Юрий Долгорукий (Сборник)
Шрифт:
У самой реки он вдруг оглянулся: послышался хруст песка. Это за спинами отроков, вдоль воды, сюда же бежали парень, две девы и босоногий мальчишка. Видно, они успели уйти из посёлка низом, засели где-то в кустах, но вот - увидели лодку. Увидели и пошли к ней, чтобы залезть в неё и уплыть от беды подальше. Ан княжич дошёл к ней первый…
Не зная, идти теперь к ней или снова бежать в кусты, они нерешительно затоптались на месте. И в это мгновение княжич в одной из двух девушек, шедших с парнем, узнал Пересвету. Вторая была Любава. Лицо некрупного парня тоже было заметным: на нём алел узловатый огромный шрам, идущий от уха до уха…
«Да это же отрок Данилы-книжника, Кирька!
– сообразил Ростислав, и в сердце его опять колыхнулась удаль.
– Ну, вот со мною и дева!
– подумал он с жадной силой.
– Прощай же навеки, отче!..»
Дав знак своим отрокам погодить с отъездом, Ростислав пошёл к Пересвете.
– Боярышня… ты?
– спросил он по-братски мягко, еле сдерживая ликующую усмешку.
– Ну, вот и славно. Всё тут само собою сошлось…
Пересвета беспомощно оглянулась. Сзади неё, у нижней избы, кричал одержимый Клыч. А здесь, впереди, стояли немилый, злой Ростислав и трое угрюмых слуг. Рядом же только мальчик Ермилка, испуганная Любава да слабый, хоть смелый Кирька с луком и тулой, из которой торчали стрелы…
Откуда ей ждать защиты? Была с утра она у Чурайки, ан страшный Жом хотел отвести к отцу. Едва у волхва отбил её парень Кирька. Потом пошла она прятаться к Полусветью, и вдруг эти крики, набат… Вон Клыч загнал их в кусты. Теперь повстречался проклятый княжич…
– Не тронь меня, княжич!
– сказала она с укором.
– Всем сердцем молю: плыви без меня, не тронь…
Тот лживо ответил:
– Тебе я добра желаю. Помысли: отец тебя в Суздале, будто птаху, в клетку посадит да путами свяжет. А в Киеве ты на воле! Тебя я трогать не буду, клянусь душой…
Он цепко взял её за руку. Девушка с силой рванулась:
– Пусти… не тронь! Ростислав потянул её за собой:
– Садись со мною в ладью. Отъедем - тогда пущу…
Девушка вырвалась, отскочила.
– Нет… лучше себя зарежу!
Тогда по нетерпеливому знаку княжича отроки двинулись к Пересвете.
Кирька хотел закрыть её грудью, но ближний отрок выхватил нож, и парень отпрыгнул к взгорью.
За ним отбежала Любава.
Оставшись одна, Пересвета, бледная, упрямо стиснула зубы. Она достала спрятанный в платье маленький, острый кинжал и притихла, готовая ткнуть кинжалом любого, а прежде всего себя…
Ни она, ни Кирька с Любавой не видели, что сюда от нижней избы уже устремился Клыч. Но это увидел княжич. Увидел он ладьи, подобно стае больших лебедей вдруг выплывшие из-за крутого мыса совсем на виду холма. Увидели это и отроки и взглянули на княжича быстрым, всё понимающим взглядом.
Княжич, вздохнув, сказал:
– Прости меня, Пересвета, но время на речи нет. Беру я тебя в полон, на ножик острый полезу…
Он обратился к угрюмым слугам:
– Схватите, и в ту ладью!
Они осторожно, но быстро, со всех сторон пошли к Пересвете. Упрямо пятясь, не отрывая глаз от сильных, угрюмых слуг, она сквозь зубы спросила:
– Аль жизнь вам мою не жаль?
Отроки промолчали. И девушка с ужасом вдруг поняла их силу, свою беспомощность, безнадёжность расчётов на доброту. Она поняла, что теперь не успеет ударить их детским своим кинжалом, не сможет убить и себя: поедет в ладье на Киев.
От страха, от горя она в тоске закричала:
– Ох, лада… прощай, Данила!
– и кинулась вниз к реке.
Она не услышала тонкого свиста стрелы и вслед за тем короткого удивлённого вскрика упавшего отрока, свиста новой стрелы, проткнувшей спину второго из верных слуг Ростислава, свирепой ругани княжича, звонкой угрозы парня и рёва бегущего к ним Клыча.
Она с разбегу кинулась прямо в холодную воду. И тут же всё тело её закричало: «Нет!»
Тревожная, ледяная река показалась страшней неволи. И девушка, покоряясь горькой судьбе, дрожа и плача, опять повернулась лицом к холму. В одно большое мучительное мгновенье она увидела княжича, влезшего в лодку, двух отроков, катающихся по земле со стрелами в спинах, Любаву с Ермилкой, бегущих прочь, и смелого Кирьку, теперь почему-то медленно отступающего на взгорье, со взглядом, следящим не за рекой, а томительно устремлённым вправо.
В то же мгновенье девушка разглядела и то, на что устремил свой взгляд испуганный Кирька: махая ножом, к реке бежал одержимый Клыч. Он был уже рядом. Он видел лишь Пересвету. Спрятав правую руку за спину, он подбежал к ней, сказал:
– Ага… ещё одна уцелела!
– и быстро, не дав Пересвете крикнуть или бежать, ударил её и взрезал ножом, повергая наземь.
– Достань мне из этой рыбу!
– с разбегу велел один из оборванных, опьяневших от крови, горящих азартом буйства безвестных нищих.
– И мёда хочу! Достань мне из этой мёд!
– добавил за ним второй, подбегая.
– Ибо мёд ещё не зрели мы в плоти у жён московских…
Сказавший был из бежан, пришедших сюда ещё осенью со Страшко. Видно, и этих втянули Клыч и Жом в свою свирепую смуту.
Клыч торжествующе вскинул руку:
– Глядите, в этой был малый хлебец! За ребра спрятала - я достал…
– Дай рыбу!
– Достань же сладкого мёду!
– В сей деве мёда не вижу. Может, вон в той он есть? Закончилось время бесов! Теперь мы всего добудем!
Клыч острым, свирепым взглядом отметил спину Любавы, бегущей наверх, к огню.
– От нас не уйдёт никто!
– и призывно вскричал: - Туда!
Глава XXVIII. ПРОСВЕЩЕНИЕ «ТЁМНЫХ»
И видеша на горе многие жёны
и прекрасные девицы посечены…
Но закончилось время и для Клыча: к подножью холма пристала княжья дружина.