Юрий Долгорукий (Сборник)
Шрифт:
Воины прыгнули из ладей ещё на ходу. Часть из них побежала сразу на холм - как видно, тушить пожар.
Другая часть устремилась прямо к толпе, выставив к бою копья.
С этими шли Андрей и Никишка - княжеский «коробейник».
Парню давно не терпелось увидеть отца с Любавой и братцем, об удивительной и счастливой судьбе которых не погнушался рассказать ему сам князь Юрий, заняв Торжок. Всё время, покуда суздальская дружина после разгрома Торжка, других новгородских селений спускалась в ладьях по Волге, потом поднималась по Ламе и вновь спускалась по Истре к Москве-реке, он сидел в одной из передних ладей на своём берёзовом туеске, глядел на пожухлые берега, на синюю воду, на её более синее, ледяное небо и думал только о скорой встрече с родными.
И вот этот день настал. Но вместо отца, Любавы и братца Никишка услышал гул пламени, увидел тела терзаемых и поверженных ниц. Вместо радости в сердце - лютая злоба. Вместо покоя - бой…
Он вслед за Андреем выпрыгнул из ладьи на московский берег и так же, как княжич, смело пошёл на толпу.
Княжич двигался быстро, почти бежал. Он был без шапки, бледен, с мечом в руке.
Увидев Клыча и Жома, княжич велел:
– Сих взять!
Волхвов окружили. Бежанин, перед тем кровожадно просивший достать из боярышни мёду, вдруг первый в страхе очнулся. Он оглядел волхвов, толпу и себя, облитого кровью, взглянул на меч, сверкающий в руке Андрея, швырнул под ноги дубину и быстро нырнул в толпу. Но тот, который хотел, чтоб волхв достал из девушки рыбу, словно не видел ни воинов, ни меча. В глухом опьянении погрома он требовательно кричал:
– Достань! Достань мне из княжича рыбу! Чай, в нём она тоже есть…
Клыч дёрнулся, но смолчал. Тогда вдруг Жом рванулся к Андрею:
– Вот я из него достану!
– Ближний из воинов вскинул копьё. Одновременно стоявший рядом с Андреем Никишка прыгнул навстречу волхву. Жом покачнулся и, сморщившись, испуганно поглядел на правую руку: из неё на рукав хламиды хлынула кровь.
Никишка предупреждающе крикнул:
– Ну?
– и вновь замахнулся узким, острым ножом.
Парень был статен, розовощёк и кудряв, одет в холщовую расписную рубаху и щеголеватые голубые порты, ловко подхваченные снизу новенькими онучами. Такого не бояться бы, а слушать, как он балагурит и поёт. Но сейчас по-юношески открытое лицо и вся крупная, как у отца, фигура Никишки выражали такую красноречивую готовность лечь костьми, но не дать никому дотронуться до Андрея, что толпа невольно замолкла.
Княжич спросил, держа свой меч наготове:
– Кто вы такие? Зачем затеяли тут убойство?
Никто ему не ответил. Молчание было красноречивым не меньше, чем и готовность Никишки: каждый из приведённых сюда волхвами уже начинал остывать и теперь поглядывал на соседа - за чью из спин надёжнее спрятаться в час ответа?
Княжич суровее, строже спросил:
– Ну, кто и зачем затеял убойство?
К реке между тем сбежал отрок книжника Кирька с луком в руках, и княжич, не узнавая его, но поняв, что этот - не из толпы, спросил торопливо:
– Что тут за сеча?
– Волхвы лютуют!
– горестно крикнул Кирька.
– Знать, всё спалили?
– Видать, что всё. Ишь, пепел вместо посёлка. И баб посекли ножами…
– А батю моего, кузнеца Страшко, с дочерью не видал ли?
– спросил Никишка, внутренне холодея от мысли, что не застанет в живых ни отца с Любавой, ни братца Ермилки.
– Страшко в сей час не видал, не знаю, - со вздохом ответил Кирька.
– Любава же с братцем эно стоят, гляди…
Он указал вдоль берега на пологое взгорье, и Никишка сразу рванулся туда же, но вовремя одумался и жалобно поглядел на княжича, будто спросил: «Позволь мне туда пойти…»
Андрей сказал:
– Пойди повидай…
Никишка кинулся бережком к Ермилке с Любавой, а княжич спросил у Кирьки:
– Так, значит, баб посекли?
– И юных, и старых…
– Ужели же всех?
– Не всех. Однако же многих…
– А что же вы, мужики?
– Вначале мы тоже диких этих секли. Топорами рубили. Я сам пятерых убойцев - стрелой. Однако диких-то больше! Пришлось бежать…
– Та-ак… ладно.
Андрей поглядел на холм. Оттуда шли и бежали, а то и ползли к реке бездомные погорельцы. Дым над ними стоял, как туча. Пепел падал из этой тучи подобно чёрному, высохшему дождю.
От первой ладьи к толпе подошёл Долгорукий. Взглянув на волхвов, на труп поверженной вниз лицом Пересветы и на угрюмо притихших нищих, он громко, строго спросил:
– Пошто затеяли душегубство?
Толпа качнулась, но промолчала. Князь гневно переспросил:
– Скажите, почто? Чай, всякие боги казнят за крови пролитие, также и за пожог: Саваоф и Перун - едино… А вы вон посёлок спалили, зарезали добрых жён!
Клыч вызывающе крикнул:
– Мы пищу из плоти их доставали!
– Хлеб немощным и голодным!
– потише добавил Жом.
– Вели отпустить волхвов наших!
– крикнул вдруг из толпы мужик, просивший сладкого мёда.
– Пусти их на волю, не то и тебя в прах развеем!
– Пусти!
– с угрозой вскинулся и второй.
– Волхвов не дадим в обиду!
Князь подождал, чтобы люди стихли, и холодно, гневно бросил:
– То не волхвы, а бесы.
– Сам бес!
Горячий, вспыльчивый княжич взмахнул мечом. Но князь удержал:
– Постой!
– и внимательно пригляделся к нищим. Он мог их посечь в мгновенье: дать знак дружине, и от нищих под дымным холмом осталось бы только крошево из кусков и тряпок. Но князь подумал: разумно ли делать так? Люди стояли на берегу с исцарапанными, худыми, грязными лицами, с неразумными, бешеными глазами, слепые от голода и тоски, обманутые злыми волхвами. Нет в них ума от тягостной, тёмной жизни. За что же их сечь? Нужнее сказать им правду. Волхвов же свести во тьму…
Подумав об этом, князь горько вздохнул и сказал кричащим:
– Не я, а волхвы тут бесы.
– Ан, ты!
Долгорукий снова вздохнул, отвернулся от нищих и строго, пристально поглядел на Клыча и Жома.
Не для волхвов - для вразумленья толпы он тоном допроса бросил:
– За что вы сгубили моё добро и порезали жён безвинных?
Клыч грубо, нагло ответил:
– За то, что сытые жёны держут в себе еду. Если их истребим, то будет во всём обилие…
– Ложь!
Долгорукий сердито вспыхнул:
– Где сытость в сих бедных жёнах? Как вы, они - тощи, в этом деле безвинны! И нет во плоти тех жён, как и во плоти всех человеков, пищи; в них есть только кости, жилы и кровь…
– Однако же есть и пища!
– Волхв Клыч указал на труп Пересветы: - В ней хлебец был спрятан. А я нашёл…
Многие нищие подтвердили:
– Вкушали тот хлебец: сладок!
Князь раздумчиво помолчал, потом дал знак, и воины силой сорвали с Клыча хламиду.
На грязном теле, у левого бока волхва висел холщовый мешок. Воины вывернули мешок наизнанку, и на песок, под ноги князя, упало несколько хлебцев и мелких сушёных рыб.