Юрий Долгорукий (Сборник)
Шрифт:
– Да так… неведомо что!
– смущённо ответил парень.
Однако, взглянув на Клыча, он сразу же вызывающе подтянул порты и грубо добавил:
– Что надо, то и гляжу…
Ростислав свирепо кинул в парня ритоном.
Парень схватил ритон на лету, жадно принюхался и лизнул роговину большим языком. Кто-то с маху вырвал ритон у парня, и рог пошёл по рукам, удивляя и возбуждая людей.
Княжич невольно привстал под белой берёзкой. Трезвея, он медленно оглядел чужие, странные лица. Теперь особенно поразили его фигуры волхвов, задержавшихся возле стола в раздумье, как видно ещё не уверенных в том, что в избе и в посёлке не скрыта засада. Потом он с надеждой взглянул на кучку бежан во главе со Страшко, и на баб, пугливо шепчущихся поодаль, и на трёхсвоих отроков, нерешительно мнущихся у ступенек крыльца. Оглядев всё это и всё ещё не поняв пришедших, строго спросил:
– Чего вам надо, бродяги?
Тощий лесной мужик, стоявший рядом с Клычом, смиренно и укоризненно протянул:
– За что нас коришь, господин преславный? Мы бродим от голода, ибо когда через день, когда через два или три ничего не вкушаем. А ты, как мы видим, и ликом кругл и, похоже, сыт. Ишь, зелье хмельное пьёшь…
Толпа, оставив ритон, покачнулась - взглянуть: какое там зелье? Нельзя ли то зелье взять?
Ростислав с уже трезвым страхом попятился от берёзки. Однако он тут же взял себя в руки и с присущей ему звериной, природной хитростью громко сказал:
– Вы тоже добудете пищу и зелье, если пойдёте туда вон, к боярину Кучке. Он - князю изменник: грозил подняться на князя. Но князь дознался и повелел: «Боярскую вотчину - взять! Не оставить от вотчины той ни рога, ни куряти. А землю боярскую - разорить…» Даю вам ту вотчину на разор!
Возле избы стало тихо.
Княжича удивило такое молчанье. Но он, уже ясно чуя беду, всё ещё думал, что это - молчат от счастья: не верят, что князь приказал им взять вотчину Кучки! Не верят или не знают, как это сделать, боятся и в трепете ждут приказа.
С проснувшимся буйством, беспечно радуясь, что нашёл, наконец, возможность воздать боярину полной мерой за стыд свой, за Пересвету, княжич смело и весело предложил:
– Идите же все в усадьбу! Эн она, в том конце. Найдёте там жито… и мёд… и соли полные пуза… и всякую нажить! Берите то всё себе. Я вам говорю: берите!
Науськивая людей на усадьбу Кучки, он громко закончил:
– Худо ли вам, голодные, посмотреть, что спрятано там в погребах боярских? Эко… чего боитесь? Смелей идите! Ты, волхв, уведи их туда отсель!
Клыч одержимо дёрнулся. Поняв, что в посёлке здесь нет засады, он подскочил к Ростиславу и поднял грязную руку. Тонкое, клиновидное острие ножа сверкнуло на солнце. За Клычом и Жом прыгнул вперёд и поднял правую руку. За ним быковидный парень шагнул к обрубку, служившему вместо стола. Тощий, нищий мужик, отбросив своё смиренство, тоже шагнул вперёд. Взгляд его карих глаз метнулся к избе и к складам - в жадном поиске корма.
Клыч крикнул в скуластое, одутловатое от пьянства лицо Ростислава:
– Ты сам есть бес и князю приспешник!
Не опуская ножа, он огромным ногтём левой руки зацепил кафтан Ростислава. Тот оттолкнул от себя Клыча и со злобным испугом велел:
– Отойди, поганый!
Но Клыч опять потянулся костлявым пальцем к сукну кафтана, будто пробуя: хороша ли ткань для дранья ногтями? Обведённые красными, потерявшими ресницы веками глаза его разгорелись, как угли; на старческих, синих губах показалась пена. Пытаясь зацепить кафтан длинным ногтём, дёргаясь и гремя амулетами, висящими на груди, тряся косматой большой головой в меховом колпаке, он снова со злобой крикнул, яря себя и стоящих сзади людей:
– Ты зло здесь содеял: холм наш изрыл! Ты лес посёк топорами… град бесовский замыслил!
Ростислав попятился, бормоча:
– Иди ты прочь, окаянный!
– А-а… истину чует!
– злорадно заметил тощий мужик и поднял руку с большой дубиной.
Клыч крикнул:
– Бес тебя с князем привёл! Бес лютый!
Он повернулся к толпе и негромко, будто пугаясь, сказал о бесе:
– Его же, беса того, я зрю ясно. Ярилой бо умудрён еси. Видением бес тот чёрен… И хвост велик у него… Уста же его дебелы и страшны. Устами такими же, как у беса, и сей человек глаголет своё непотребство про погреба боярина Кучки…
Волхв указал на княжича острым пальцем.
– Но время сего человека пришло: сгинет он, бес, а с ним и сей посёлок бесовский!
Клыч поднял большие, чёрные руки и громко, истошно взвыл:
– Мы с голоду пухнем, а княжьи люди жиреют! Не у боярина Кучки, а в княжьих избах скрыты добро и яства! Их жёны в утробе те яства прячут! Они же, те жёны княжьих людей, и новый град сей детьми своими засеют! А дети те сгубят нас…
– Посечь этих жён, пока детей не родили!
– вскричал быковидный парень.
– Чтобы ни дети тут не рождались, ни града нового не было. Только мы!
– Будь проклят сей новый град!
– свирепо закончил Клыч.
– Прокляты будут от века и люди его, и чада его, и стук топоров их нечистый!
– Пожечь его надо, пока не встал!
– призывно добавил Жом.
– Пали всё окрест огнём!
– неистово вскрикнул парень.
– А склады те надо разбить первее всего!
– Ну, что же? И разобьём…
– Жён же здешних порежем!
– Порежем их плоть, как порезали всех в Дедке!
– Конец всякой плоти, дабы и корня тут не осталось!
– Сжигай эти избы!
– Бей!..
Нищие с рёвом кинулись к складам.
Скоро возле Страшко завязалась свалка: тиун успел вытянуть кол из ближней кучи строительных брёвен, встал к складам спиной, размахнулся - и нищие отшатнулись.
– Рушь добро князя!
– кричал быковидный парень, пытаясь ударить Страшко дубиной.
Страшко отвечал, с натугой махая колом:
– Чего ты орёшь, безумный? Ох, князем будешь судим и сядешь на кол, проклятый! Не лезь!
Ему удалось ударить парня в висок, и тот упал, зажимая рану руками. Но тощий, смиренный мужик успел в это время сбоку толкнуть самого Страшко.