Юрий долгорукий
Шрифт:
С таким настроением он возвратился в палаты, чтобы найти князя Юрия и вместе с ним начать допрос беглого монашка Сильки.
Они собрались не в гриднице, большой и неуютной, а в повалуше, где князь Юрий и спал и работал. Там было неширокое отшельническое ложе, заботливо накрытое узорочьем, был стол посредине для трапез, а вдоль стен стояло ещё несколько столиков для письма и чтения с поставленными на них большими книгами. Ещё множество книг громоздилось стопами прямо на полу; на стене, над огромной печью, в которой жарко пылали дубовые дрова, был высечен белый лев, готовый к прыжку; над ложем прикреплено большое серебряное распятие тонкой, мастерской работы. Не было здесь стульев
Правда, живописный беспорядок и та нарочитая, словно бы показная небрежность, с которой хозяин помещения относился к вещам, каждая из которых представляла незаурядную ценность, сразу же указывали на то, что здесь поселился человек не простой, даже необычный, ибо кто же другой бросил бы на каменный пол книги, за каждую из которых можно было купить несколько сел, а то и небольшой город?
Собственно, Дулеб даже не заметил отсутствия сугубо княжеских признаков в помещении Долгорукого; ему понравилось вот так сесть среди книг, возле живого огня, который весело трещал, заглушая половину молвленных слов, возможно слов несущественных, ибо всегда значительная часть сказанного людьми не имеет значения и должна считаться если и не вредной, то, по крайней мере, ненужной. Однако князь Андрей, который тоже поставил необходимым условием своё присутствие на допросе Сильки, не разделял Дулебовых восторгов, ибо сразу же спросил отца:
– Почему не в гриднице, княже?
– Хочу здесь, - сказал Юрий, - грех будет, ежели этот человек скажет неправду в моём жилище, где я уже не князь, а просто человек, как и все. Будешь говорить правду, Силька?
– А пошто мне врать?
– удивился Силька, которого князь Андрей привёл с собою и оставил тем временем стоять у двери. Сам сел рядом с отцом, тогда как Дулеб примостился на маленькой скамеечке, возле большой, богато украшенной книги, в которой с немалым удивлением узнал один из известных латинских кодексов.
– Пускай сядет перед нами, - предложил князь Андрей, - хотя и не знаю, долго ли будут длиться твои расспросы, лекарь.
– Должен стоять, как бы долго мы ни спрашивали, - сказал Долгорукий.
– Кто сидит, становится равным с нами. Или ты хочешь примкнуть к лекарю, сравняв меня с этим человеком, на которого падает такое подозрение?
Силька метнул глазами туда и сюда, шевельнулся не столько испуганно, сколько удивлённо, однако смолчал, то ли от учтивости, то ли ожидал, в чём же его обвинят, или же и в самом деле чувствовал провинность.
– И нужно всё записывать, - выдвинул требование князь Андрей.
– Хотя ты, княже Юрий, и не признаешь подробных записей, но здесь без них обойтись негоже.
– Я запишу, - подал голос Дулеб.
– Иваница должен принести приспособления для письма. Пошёл искать коней. Там мои пергамены.
– Должен бы беречь их с большим тщанием, - улыбнулся князь Андрей.
– Пребываю под рукой великого князя, - стало быть, незачем беспокоиться о чём-либо.
– Верно судишь, - похвалил его Долгорукий.
– Тебе же, князь Андрей, ведомо, что в Суздале много лет, ещё до твоего прихода на свет, ведутся подробные судебные книги. Не поощряю к писаниям подробным о быте и действиях повседневных княжеских, потому что для значительных случаев достаточно упоминаний кратких и исчерпывающих; обрисовывать
Иваница принёс письменные принадлежности, Дулеб приладился писать, кивнул Иванице, чтобы тот сел рядом с ним.
– Мы с Иваницей ведём это дело сообща, поэтому дозволь, княже, чтобы он присутствовал при сем.
Долгорукий молча кивнул в знак согласия, князь Андрей гневно шевельнулся, почувствовав себя оскорблённым тем, что его уравняли с простым слугою, но смолчал, надеясь надлежащим образом поквитаться с лекарем во время допроса Сильки, где два князя, вне всяких сомнений, должны были превзойти двух незнатных защитников сомнительной справедливости из Киева.
– Подойди ближе и встань вон там, - велел Долгорукий.
Силька послушно приблизился, остановился как раз между князьями и теми двумя из Киева. Но спросить его ни о чём не успели, потому что неслышно приоткрылась тяжёлая дубовая кованная железом дверь и в палату проскользнул половчанин. Босой, в белой полотняной одежде, с накинутой сверху хламидой, тканной золотыми грифонами в кругах, он быстро пробежал мимо князей, подскочил к огню, выхватил пылающее полено, перебросил его в ладонях, швырнул назад в огонь, только после этого взглянул на тех, кто сидел в палате, ещё больше сузил свои половецкие глаза, крикнул клекочущим, будто у настоящего степняка, голосом:
– Китан!
Князь Андрей встал, подошёл к Ярославу, обнял брата.
– Не хотел тебя будить, брат, думал, спишь ещё.
– А я не сплю. Никогда не сплю. Покуда спишь, много зла творится на свете. Не могу спать. Князь Гюргий скажет тебе про это. Пока спишь, могут приехать люди из Киева, а Киев всегда имеет недобрые намерения. Не был никогда в Киеве лишь из-за лености своей, а ты, брат, был и можешь подтвердить справедливость моих слов.
– Сын мой, - обратился к нему князь Юрий, - пойди в свою палату, у нас неотложное дело. По окончании князь Андрей заглянет к тебе.
– Не знаю Андрея. Это Китан! А ты не Юрий, и не Гюргий, и не Дюргий, а Дюр, как называла тебя моя покойная мать. Ты же называл её Фро, что означает дождь или щедрость. Забыл, княже? А что такое Дюр по-половецки? Тоже забыл?
Ярослав быстро заговорил по-половецки, князь Юрий ответил ему такой же скороговоркой, к ним присоединился и князь Андрей, и вот уже перед Дулебом и Иваницей были словно бы настоящие половцы, даже Силька немало удивился такому неожиданному перевоплощению. Князья говорили горячо, гневно, они переубеждали в чём-то друг друга, хотя и бессмысленным казалось убеждать в чём-либо полоумного Ярослава, который метался по палате, сверкая своими грифонами и хищно поблескивая узкими половецкими глазами; наконец отец и сын победили безумного, он ещё раз обежал палату, подскочил к Сильке: пристально посмотрел ему в глаза, прикоснулся пальцем к груди, сказал почти шёпотом:
– Опасности обвинений и суда хоть и людские, но насылаются дьяволом. Средства же дьявола неисчерпаемы, так и знай. А ты не виновен! Не виновен! Не виновен!
Он намеревался ещё раз возвратиться к отцу и брату, но от двери его позвал тонкий, серебряный голос:
– Брат мой князь, жду тебя давно уже, а ты не идёшь.
Никто не видел, когда вошла княжна Ольга, теперь все повернулись к ней, глаза отдыхали на тоненькой белой фигуре, все купались в серых водах необычайных глаз, а безумный Ярослав подбежал к сестре, упал перед нею на колени, поцеловал ноги, закричал: