Юрий долгорукий
Шрифт:
Он на секунду запнулся, взглянул на княгиню. Она взмахнула большими ресницами, словно сказала «да!», и князь, улыбнувшись жене, добавил:
– Продай мне, боярин, вотчину эту миром. А с ней продай и здешние твои сёла. Либо же дай их в приданое вон Иванке за дочерью Пересветой: буду строить здесь новый город!
Боярин дрогнул. И без того мясистое, красное лицо его побагровело.
– На то твоя воля, - сказал он глухо.
– Однако вотчина мне нужна: сам хочу сесть в ней к старости крепко..
– Крепче меня
– Мыслю, что можно. Ибо князь - это воин. Ныне ты либо сын твой - здесь, завтра - сядешь князем на Киев. А я на сем месте - вечно!
– И я хочу вечно. Недаром бежане, сюда придя, остаются тут с превеликой охотой. Недаром и я свой новый город затеял: место это в средине Русской земли! Оно здоровому сердцу подобно для всей Руси. Подумай, Степан Иваныч, реши. А я не скупой: дам тебе за Московскую вотчину много гривен златых…
Боярин упёрся.
– Вотчина от отца. Потому и глаголется: «вотчина» Не продам. О зяте же - дай помыслить…
– Взгляни вон, боярин!
– сдержав обиду, вскинул князь длинную, сильную руку и указал за окно, где за лесом и полем лежал московский посёлок.
– Твоя вотчина с моим Помосковьем стоит впритык. Как же я буду строить здесь новый город, если земля моя вон на твою находит? Боюсь, - добавил он, усмехнувшись, - что и по твоим лесам пойдут строители с топорами… Боярин привстал, озлобленно крикнул:
– Любого псами стравлю! Не дам ходить по моей земле…
Ростислав, опрокинув чашу, вдруг громко захохотал:
– Ох, строг ты, боярин!
– и вновь склонился к столу Юрий свирепо взглянул на сына, потом на Кучку, но вновь сдержался.
– Всех псами не стравишь, ибо и псов не хватит, - сказал он с тем осторожным спокойствием, которого так боялись бояре.
– А городу быть на этой земле - судьба!
Кучка тише спросил:
– Кому он надобен здесь, тот город? Князь оживился:
– Чай, знаешь сам, за Москвой-рекой лежит не моя земля. У меня есть дружина, но есть и чужие рати… вдруг да пойдут на Суздаль?
– Им не дойти: далече!
– Однако бежане дошли?
– Бес их, нечистых, гонит.
– Бес же и недруга наведёт. Поэтому надо крепить Московское порубежье. Пусть там, где пусто, встанет посёлок. А там, где стоит посёлок, путь встанет крепостью город. Делам моим надобен он, боярин. Продай же мне эту землю. Чай, видишь: нужна для дела!
Боярин хмуро взглянул на жену, исполнявшую дело хозяйки молча, на дочь, сияющую, как солнце, на княжичей - алчного черноглазого Ростислава и на Иванку - спокойного, с острым и чуть кривым, как у матери, носом. Взглянул он и на смуглолицую княгиню, не то лукаво, не то равнодушно смотрящую на всех чёрными, полными тайн глазами. Потом опять поглядел на строгого князя, подумал и с вызовом, грубо ответил:
– Я сам, князь Юрий, хотел бы торгом взять твоё порубежье…
Князь искренне поразился:
– Ты? У меня? Моё
– Вот и не пил!
– Тогда высоко занёсся. Не упади.
Голос князя вдруг зазвенел угрозой, но Кучка уже не смог удержаться и с прежним вызовом зло сказал:
– По высоте и крылья… Князь быстро встал.
– Я подсеку их, брехун лукавый!
С грохотом упала скамейка. Вскрикнула Пересвета. Большими, одержимо горящими глазами Анастасия взглянула на мужа. Казалось, не князь, а она сейчас кинет в лицо воеводе слова угрозы и обвинений.
Братья-княжичи ждали молча.
И лишь княгиня вдруг мягко сказала князю по-гречески:
– Не злобься… остынь. Князь крикнул:
– Мечом засеку седого!
Княгиня беспомощно оглянулась, взяла его за руку:
– Сердце своё сдержи!
– И строго по-русски сказала Кучке: - Очнись, боярин. Чай, это - князь твой, а я - княгиня. Добро ли в своём дому затевать такое?
Боярин медленно поклонился.
– Прости!
– сказал он княгине хрипло.
– Забылся… И, через силу сдерживаясь, также медленно поклонился князю:
– Отведай же мёду, Юрий Владимирович!
Он потянулся к чаше. Однако князь сердито отвёл боярскую руку с чашей, шагнул от стола и сухо сказал:
– Я вижу, боярин, что торг ты ведёшь неразумный. Зачем тебе эти места на Москве-реке? Ты жаден, своекорыстен. Однако тебе ли эти места? Окинь-ка их оком: холм московский высок - не для тебя, а для князя. Встань на чело холма - и узришь всю Русскую землю от края до края!
– Что же ты видишь с того холма?
– с усмешкой спросил боярин.
Князь покраснел от обиды, но всё же внятно сказал:
– А вижу я Русь, стонущую от усобиц и мора. Ещё я вижу, что вы, бояре, своекорыстны.
– А ты своеволен!
– На то я князь.
– На то мы бояре!
– Выходит, меж нами - брань? Боярин уклончиво ответил:
– Зачем же лишь брань? Можно ещё и миром…
– Не всё можно миром.
Князь быстро прошёл от стола к окну, от окна к столу и с горечью бросил:
– Во время оно такие, как ты, воеводы искали правды и чести для всей земли Русской. Недаром вещий Баян славил бояр в старых песнях, ибо ярыми были они впереди полков…
– Так что же, и ныне бояре отчизне по чести служат.
– Нет, ярость ваша нынче не для отчизны, а ради алчной поживы! Ныне и ты яр только на рухлядь и землю, а не на благо Русской земли!
Боярин вскипел обидой:
– А сам почто Долгоруким зовёшься? Чай, ведомо всем, что и сам ты о собственной силе мыслишь. Затем и своих сыновей взрастил, чтобы сели они на уделах по всей Руси, от Дикого Поля до Чуди… вон, княжича Ростислава недаром везде сажал!
Юрий вдруг задержался возле стола. Прищурив острый, внимательный глаз, он встал перед Кучкой.