Юрий Звенигородский
Шрифт:
Мамяк закричал по-русски чисто, будто всю жизнь провел в Москве:
— Зачем пришли?
Юрий поручил ответить дьяку. Тимофей Ачкасов, не имея равных в громогласии, ответил:
— Взять ваш город!
На сей раз Шахим гортанно предложил с восточным выговором:
— Тыри тышши злата-серебра бери, бери и уходи!
Юрий помотал головой: нет!
Мартул молча трижды сплюнул. Переговорщики умчались.
— Что ж, — вздохнул Снабдя, — время — разговорам, время — делу. За работу!
Войско стало переходить вброд Малую Цивиль.
— Город укреплен дубовым тыном с двумя оплотами, — сообщил Шуба. — Между ними — вал. Будем зажигать?
Тут Красный-Снабдя ойкнул, дернул кулаком с досадой и выругался. Шуба проследил за его взором и воскликнул:
— Ну, хазун!
— Что за хазун? — не понял князь.
Братья Кошкины наперебой растолковали:
— Тщеславный чертушка!
— Надменный дьяволенок!
Наконец, Юрий увидел и обомлел: Иван Бренок, вскинув копье, ведет свою коломенскую сотню прямо к городу. Там пешие оружные защитники по рву с водой пригнали плот почти к самым воротам, обнеслись на нем щитами, стали крепко, изготовились…
— Что творит дурень! — возмущался Шуба.
Однако же Бренок налетом выбил людей с плота, почти достиг ворот, ударил в них, сломал копье… А сверху — стрелы черным ливнем, — щита не хватит целиком укрыться…
Не успел Бренок поднять свой щит. Упал!
Вот уж коломенцы и отходят. Одни несут своего сотника, другие их прикрывают.
Почти безжизненное тело положили на примятой траве. Юрий подъехал, спешился, нагнулся. Отчаянный ослушник не открыл очей. Подвели под руки старичка-лекаря, что оказался ближе. Раздели умирающего. Лекарь с важностью определил:
— Рана стрелою, сквозь броню, под сердце.
Юрий опять склонился чуть ли не к устам Бренка. Тот прошептал, не размыкая глаз:
— Государь, Василий Дмитрич, я испол…
И вытянулся.
Даже не знавшему покойного Юрию стало бесконечно жаль шального братнего любимца.
На гребнях стен торжествовали осажденные.
Бывалый воевода Красный-Снабдя направляюще взмахнул рукой. Вперед пошли люди с огнем и топорами, за ними — стрелки и копейщики. Одни подсекали тын, другие зажигали оплоты. Однако сильный ветер дул им в лицо. Поджигатели замешкались. Шуба с несколькими охранниками, закрывшими его щитами, устремился ко рву. Во всю мощь горла заорал:
— Заходите с другой стороны! Зажигайте город по ветру!
Ветер резко усилился, пока перемещались огневщики.
Тщетно было противодействие осажденных. Пожар в конце концов зародился, принялся расти. Зрелище развернулось ужасное: пылали целые улицы, огонь, поощряемый бурей, разливался быстрой рекой. Ополоумевшие жители стали выбегать из города. Началась сеча.
Перед Юрием положили тела Мамяка, Шахима и Мартула.
— Где их князь? — спросил он.
— Бежал, — беззлобно, как будто радуясь за счастливого беглеца, сказал Миша Кошкин. —
Вскоре из горящего Города прибыл Шуба. Взялся рассказывать, как булгары, не прося пощады, убивали жен, детей, самих себя или сгорали в пламени вместе с нашими нетерпеливцами, алчущими добычи. Юрий слушал вполуха. Не двигался, словно чего-то ждал. Подскакал Федор Голтяй-Кошкин:
— Княже, можно въезжать в ворота. От Больших Булгар — только кучи пепла. Пожар улегся. Дым еще кое-где…
Юрий не дослушал:
— Не еду. Движемся далее. На Казань!
Предстояло еще девяносто верст степного пути. Князь видел толпы пленных, в основном жен и детей. Не взятые в плен старики стояли горстками на противоположном берегу Малой Цивили и затуманенными, невыразительными глазами провожали радостных победителей. Над уходящим войском плыли звуки труб, бубнов, свирелей.
Юрия сопровождал Иван Всеволож. В свободной от поводьев руке держал калиту.
— Несметные богатства, Юрий Дмитрич, взяты нами в Больших Булгарах. Будет чем блеснуть перед государем. Разные ханские монеты в этом мешке. На многих изображены орлы, павлины, лебеди, тигры, львы, всадники, человеческие головы. На некоторых выбиты слова: «Алкаб Саин Хан хеледе аллагу муккугу». Это значит: «Алкаб Саин Хан, коего царствование да продлит Божья милость». Ведомо ли тебе, что Саин Ханом называли Батыя?
— Бог не слишком-то продлил его царствование, — заметил Юрий.
— Всему есть конец на Земле, — согласился Всеволож. И продолжил: — Вот монеты с изречениями из Алкорана. Восемь или девять денег весят около золотника. Ну, более или менее.
Юрий извлек из своей запазушной мошны серебряную монету с изображением птицы и со словами: «Великий князь Дмит.» вздохнул и спрятал: отцовская!
— Да, — закрыл калиту Всеволож, — только что я получил известие. С ним-то и подъехал к тебе.
— Как получаешь? — спросил Юрий, зная, что все вестоноши-гонцы объявляются прежде всего перед ним самим.
— В Большие Булгары весть пришла нынче ночью, — сказал боярин. — Может быть, и в Москву доставлена, да нас еще не достигла. Здесь мне открыл ее ордынский посольник Бегичка, за что был пощажен и отпущен.
— Что за весть?
— Как тебе ведомо, — начал Всеволож, — Витовт вознамерился вернуть к власти Тохтамыша, сместив нынешнего великого хана. Так вот, обе силы недавно встретились на берегах Ворсклы, притоке Днепра. Тимур-Кутлуг хотел мира. Витовт потребовал, чтобы его имя чеканилось на монетах Орды. Это означало бы ее зависимость от Литвы. Темник Эдигей от лица великого хана отверг дерзкое требование и заявил тогда: пусть его тамгу, то есть родовой герб, чеканят на литовских монетах. Так началась битва… Литовцы, казалось, одолевали, когда Эдигеева засада нанесла удар с тыла. Побежало все войско. Сам Витовт едва спасся с небольшим окружением. Погибли Андрей Полоцкий, Дмитрий Брянский, Дмитрий Боброк-Волынский…