Юрий Звенигородский
Шрифт:
— По князю и поминок, — позлорадствовал Снабдя, не могший простить Михаилу отсутствия при Донском побоище.
Акинф Федорович Шуба, дядюшкин воевода, бывавший в земле булгар, подошел и начал говорить, что они не имеют духа воинского по излишнему прилежанию к торговле и земледелию. Снабдя похвалил это прилежание и напомнил, что при голоде на востоке княжества булгары кормят нас хлебом. Иван Всеволож вставил жесткое слово о ненависти их к христианской вере. Привел случай с богатым купцом Авраамием, прибывшим в Великий Булгар торговать и не пожелавшим, как водится, поклониться Магомету. Его бесчеловечно умертвили.
Юрий, утомясь слушать,
Лежа на жесткой судовой койке, князь мечтал погрузиться в сон. Однако немолчный скрип старых деревянных снастей напрочь отгонял его. Вместо собственных, принявших волшебные виды, переживаний в глазах стоял братец-государь с вынужденной улыбкой и внутренним гневом отпускавший новгородских послов. Не повезло ему с Господином Великим! Много обид накопил на изворотливых вольнолюбцев с Волхова: тайно переговариваются с Витовтом, самовольно торгуют с ливонскими немцами, на остережения из Москвы отвечают дерзко. Решил Василий отнять у них Двинскую землю. Двиняне, утесняемые корыстным новгородским правительством, обрадовались руке Москвы. Города Заволочья охотно открывали московлянам ворота, принимали наместников. Даже тамошние воеводы Господина Великого поддались Василию. Новгородцы в полном смятении бросились к великому князю. Как им теперь получать для покупателей из неметчины закамское серебро, сибирские меха, ловчих птиц и прочие выгодные товары? Василий не пожелал н слушать об уходе из Двинской земли. Юрий прекрасно помнил его высокомерное: «Не дождутся!» В отчаянье торгаши взялись за оружие. Восемь тысяч под началом посадника обратили в пепел Белозерск, затем разорили волости кубенские близ Вологды, осадили Устюг, сожгли посад, взяли из собора Пречистой чудотворную икону Богоматери и объявили ее своей пленницей. Потом ограбили галичан, принудили к сдаче город Орлец.
Проиграл Московский великий князь битву с Новгородом! Вынужден был послать брата договариваться о мире. Слава Богу, не Юрия, а Андрея. Подрос братец! Владеет Можайском, Вереей, Калугой и Белоозером. Сумел бы справиться с трудной задачей или нет, бабушка надвое сказала: слишком мощным казался боевой новгородский отпор. Да в одном потерявшие меру торгаши допустили оплошность. Как рассказывал после Юрию государев наместник в Двинской земле князь Федор Ростовский, побывавший у новгородцев пленником, беда к ним пришла от Устюжской чудотворной иконы. Положили захваченную в лодью, а та не идет от берега. Тогда старик именем Ляпун обвязал святыню, сказав при этом: «Никакой пленник не пойдет на чужую землю не связанным!» Эти слова аукнулись по возвращении войска в Новгород. Обрушился на него гнев Божий: стало корчить людям руки и ноги, ломить хребты, многие ослепли. Почти никто не остался здоровым. Архиепископ Иоанн отругал воевод, что обесчестили устюжскую соборную церковь, велел святыню вернуть с нетронутым золотым окладом и взятым вместе с нею полоном. Они дали обет. И лишь по исполнении его больные начали поправляться.
Немудрено, что Андрей преуспел в мирных переговорах. Василий подписал с Господином Великим грамоту. С улыбкой на устах, с гневом в сердце вернул Двинскую землю. Юрию выпало обратное поручение: не учинить мир, а выиграть войну. Как бы булгары не показали себя отчаянными под стать новгородцам! С этими мыслями князь незаметно заснул: во вражеских полчищах расчищал путь мечом, отдавал приказы и, раненный
Его молча тряс Ивашка Светёныш. На бурное Юрьево возмущение отвечал одним словом:
— Приплыли!
Вместо скрипа снастей слышались голоса, топот. Лодья и в самом деле стояла.
Поев кислого молока со ржаным калачом, князь поднялся наверх. Там им сразу же овладели Акинф Шуба и Красный-Снабдя.
— Надобно разгружаться.
— Далее — только сушей.
Князь не противоречил. Старые воеводы, видимо, и не ожидали иного. Приказы были отданы ранее. Уже кипела работа. Кони седлались, выстраивались. Осадные орудия взгромождались на ломовые телеги. Из гущи, хлопочущей вокруг них, слышались голоса:
— Ломись, ребята!
— Напри дружнее!
— Еще разок!
Юрий сошел по сходням. Асейка подвел коня. Минута-другая — вскочить в седло, оглядеть пространство из-под руки: степь да небо, небо да степь!
— А чтой-то там, впереди чернеет?
— Городок Тухчин, — сказал Шуба. — Отсель до Города булгар девять верст.
Волга, — как полоса лазоревой паволоки, выкроенной из неба, упавшей на землю.
Со скрипом, ржаньем и выкриками двинулась масса людей, коней и телег от реки в глубь страны. По пути все это организовывалось, приобретало вид вереницы, затем — порядкового строя.
К Юрию присоединился Иван Бренок, получивший сотню коломенских удальцов.
— Зачем ты, княже, определил меня под руку Красному-Снабде? Дай повоевать своей волей.
Глаза горят, руки нетерпеливо перебирают поводья. Видно: душа рвется к подвигам.
— У нас на каждую волю есть высшая воля. Иначе не будет толку, — возразил Юрий.
Бренок прищурился:
— Государь бы освободил меня от опеки.
Ясно: мечтается любимцу брата Василия по возвращении из похода блеснуть перед господином собственными успехами. Князь благодушно махнул рукой:
— Будь сам собой, да отвечай за себя.
Летнее солнце с утра царило на верхотурье небес. Жара сгущалась. Тучи кровоядной мошки рассеивались. За прошедшим войском на земле оставался пояс шириной в пять Владимирок.
Князь ехал впереди, но раньше углядел булгарскую столицу востроглазый Федор Голтяй-Кошкин:
— Во-он, два столпа, четыре башни, семь каменных палат!
Ближе подступив, остановились. Шуба произнес:
— Великий город! Склад товаров, привозимых из окрестных стран!
— Что нам в нем? Зачем он нам? — задумчиво промолвил тихий мыслитель и мечтатель Миша Кошкин.
— Зачем он был Батыеву темнику Бастырю более полутора веков назад? — с усмешкой прозвучал вопрос Ивана Всеволожа. — Однако же завоеватель его взял.
— Возьмем и мы, — предрек Иван Бренок.
Юрий разглядывал ров, вал, высокий минарет мечети, каменные палаты. Шуба объяснял:
— Вон та, справа — Судейский дом. За ней — Греческая палата, обиталище купцов заморских. Каменных жилищ здесь много. А живут в Великом Городе до десяти тысяч более богачей, чем бедняков.
— Не вижу трунов, вас встречающих, — заметил Снабдя.
— Трунов? — недопонял князь.
— Трупов? — спросил Бренок.
— Вящих людей, вельмож, — пояснил Шуба.
Город отделяла от пришельцев речка Малая Цивиль. Вскоре на противоположном берегу показалось несколько всадников. Оружничий Асейка Карачурин, бежавший из Орды на Русь через поволжскую Булгарию, опознал их:
— Тот, что в середине, говоря по-русски, тысяцкий. Зовут — Мамяк. С ним — воеводы: Мартул, Шахим. Четвертого не знаю.