Юрий Звенигородский

Полуян Вадим Петрович

— Как тебе нравится Глеб Семеныч?

— Вовсе не нравится, — сказал князь. — Переговорщик из него аховый. Нет-нет да и помяну тебя дурным словом за такого помощника.

Галицкий вскинул голову, покрутил усы:

— Не по праву гнев твой, господине. Я сватал не дипломатика, а пройдоху. Вот и пошли его с глаз долой. Пусть воюет двинян да злит новгородцев.

Князь еще больше раздосадовался:

— Суесловие, да и только! Воевать — нужна рать. А у меня нет даже своей дружины. Что твой пройдоха, Аника-воин?

Борис далее не стал спорить. Почесал за ухом, пощипал голый подбородок. Лик его помрачнел, как небо перед затмением.

— Много

тебе, князь Юрий, привезли новостей, — сказал печально. — Одной лишь не сообщили. У Морозова не повернулся язык, у дьяка тем более.

Юрий насторожился:

— Так хоть ты наберись храбрости.

— Наберусь, — вздохнул Галицкий. И встал. — Дядюшка твой Владимир Андреевич, славный витязь Донского побоища, прозванный Храбрым…

— Что-о? — поднялся вслед за ним Юрий. — Ты хочешь сказать…

Бывший дядька перекрестился:

— Воистину так. Еще на Страстной неделе князь Серпуховской приказал долго жить.

Юрий опустился на лавку, спрятал лицо в ладонях и ощутил, что они мокры. Разум не воспринимал случившегося. Родителева кончина была тяжелой, но… Дядя — ближе отца? Теперь прояснилось: вот почему брат назвал Юрия вторым по старшинству в Калитином роде. Первым стал он сам.

Борис тем временем повествовал о завещании внука Калиты, согласно коему дети и сыновья поручаются великому князю, старшему сыну Ивану дается Серпухов, Семену — Боровск, Ярославу — Малоярославец, названный его именем, Андрею — Радонеж, Василию — Перемышль и Углич, супруге — множество сел.

Юрий не слушал. Возникла горькая мысль в голове: «Это был среди русских князей первый дядя, служивший племяннику. И вот его нет!»

Князь прервал боярина:

— Поди, Васильич, сосни. Побуду один.

По уходе Галицкого Юрий предался скорбным воспоминаниям. Новгород, где он, юный, руководил дядюшкой, избежал возможных ошибок. Торжок, где под дядюшкиным крылом принял первое боевое крещение. Москва при угрозе Темир-Аксака, где дядюшкина распорядительность прикрывала Юрьево замешательство. Наконец, забота Владимира Андреевича о его семье, пока был в ставке Эдигея. А как забыть родственный прием в Серпухове? Сколько было переговорено, передумано вместе!

Не выдержал Юрий скорби один на один с собой, пошел на женскую половину. Хотя знал: Настасьюшка и покойный не слишком были близки. У нее — своя скорбь, непреходящая, нестихающая: отец! Храбрый воин и… злодей. Деятельный князь и… отшельник. Умер где-то в мордовской глуши после долгих покаянных скитаний. В могилу унес несмываемое пятно греха. Юрию не просто было найти ото всех сокрытый конец своего одноименца Смоленского. Достоверно вызнал, а жене не открыл: тоже не повернулся язык. Она до сей поры ждет встречи с родителем, не веря в его виновность.

Припозднившаяся княгиня, занятая вышивкой для Богородичной церкви в Хлынове, внимательно выслушала супруга. Новая печальная весть породила в ней две мысли:

— У Василия до сих пор нет сына, — сказала она. — Софье скоро поздно будет рожать. Если что, золотая государева шапка покроет не чью-либо, а твою главу.

Князь вздохнул:

— Что мне это! Сердце крушит преждевременное вдовство Елены Ольгердовны.

Анастасия тихо пробормотала:

— Небедная. — И тут же высказала замечание: — Василий о смерти дяди даже не сообщил. Весь свиток посвятил скверной выдумке о походе на Заволочье. Знать, придает этому очень уж большое значение! Как тут отбрехаться?

Юрий

мрачно прошелся взад-вперед.

— Вот и я мыслю: как?

Спать разошлись порознь, ибо жена увлеклась работой, а муж торопился найти забвение от тяжелых дум.

Однако думы возвратились по пробуждении и преследовали весь следующий день, пока дверь покоя не приоткрылась и челядинец не объявил:

— Господине! В сенях Глеб Семеныч ждет твою милость.

Сперва — досада на Галицкого: все-таки сообщил своему подопечному о возможности выслужиться, и тот уже — тут как тут! Вторая досада — на самого Глеба: вели ему землю перевернуть, спросит, где палка и во что упереть. Возникло приятное предвкушение: распечь легкомысленного, дабы наперед неповадно было морочить своего господина. С этим намерением князь прошел в сени, позвал пришедшего в деловой покой.

— Ну, — спросил, — что скажешь?

Глеб объявил:

— Выступаем через неделю.

Вопросы полетели, как камни:

— С кем выступаешь? С чем и зачем? Почему через неделю, не завтра?

Боярин ответил:

— В Хлынове есть беглецы новгородские Симеон Жадовский и Михайло Рассохин. Я приманил, они клюнули. С большой охотой отмстят вящим людям в Господине Великом. Те, на пустяк озлобясь, науськали толпу. Этих бедняг чуть не сбросили в Волхов, домы пожгли, именье расхитили. Теперь они в ответ выжгут в заволоцких городах лабазы своих злодеев. Ставленников их сгонят с воеводств, поставщиков от них отвратят. Пусть в Новгороде лечат ожоги, коль запылают города на Двине.

— Кто их зажжет? — усмехнулся смутившийся от такого напора князь. — Вы втроем, что ли?

— Зачем втроем? — удивился Глеб. — Разве на Вятке и в Устюге мало бродяг? Соберем до единого. Вот почему выступаем не завтра.

Больше вопросов не было, осталось благословить и отпустить с миром. Вернее, какой уж мир, коли речь о войне?

6

Юрий Дмитрич скучал. Лето выдалось жаркое: ни капли дождика! В теремных покоях сквозняк или духота. Отворишь окна — дует, затворишь — не дышится. Да и, может, подремал бы на застланном ложе, отдохнул в мягком кресле за чтением Псалтири, если бы каждая вещица не напоминала Анастасиюшки. Где она в этот час, сердечная, в какой дальней дали. Бывало, уходил в поход и не мыслил, как тяжко ей переживать одиночество. Теперь сам напереживался вдосталь, не остается сил.

Навестил князя Левонтий Макарьянич: не утерпел с новым другом поделиться тоской. Хотя этот хлыновец не очень скучал по своей Акулине Никитичне. Весь в делах, не то что пришлец московский, коему на чужой земле делать нечего. А ведь из-за Акулины разгорелся сыр-бор!

Юрий высказал пожелание проехаться по окрестностям, подышать свежим воздухом. Левонтий заверил, что охотно сопроводил бы, да некогда: надо доехать до Торгу, понаблюдать, чтоб во время ярмарки торговым и купецким людям помех и убытку не было. Как раз прибыли Иванские купцы. Князь спросил: «Что за Иванские?» Оказывается, те, новгородские гости, что живут при церкви Ивана на Опоках, относятся к Ивановской гильдии. Трудна посадничья должность: нужно умолить всех, от вящих до простых, чтобы на всенародном торге продавали всяко жито во едину цену, не возвышали стоимости. Сыну своему Савве посадник повелел ехать к Соли Камской, купечествовать там. Юрий сочувствовал: трудно быть отцом не только собственному дому, но и городу, и всей земле Вятской.