Юсуповы, или Роковая дама империи

Арсеньева Елена

Да, пленок не сохранилось – на наше счастье. Симанович, вполне возможно, и это фото прихватил с собой случайно, когда уезжал из России, а потом решил им воспользоваться при удобном случае.

Соловьев вскоре и в самом деле умер. А мы с Феликсом еще не скоро избавились от притязаний Матрены, которую поддерживал Симанович. В 1928 году она вчинила Феликсу и Дмитрию иск в двадцать пять миллионов – с требованием компенсации «за нанесенный ей убийством отца моральный ущерб». Поводом, собственно, послужила книга Феликса «Убийство Распутина», в которой тот подробно описал, как происходило дело 16 декабря 1917 года, – разумеется, без всякого упоминания моего, пусть и косвенного, участия. Ни слова не было сказано и о нашей подруге Маланье – Марианне Пистолькорс-Дерфелден. За публикацию

его многие из эмигрантской среды осуждали, но ему, во-первых, чужое мнение всегда было безразлично, а во-вторых, он словно бы хотел освободиться от прошлого с помощью этой книги. Но Матрена ею воспользовалась как доказательством преступления.

Ее интересы на процессе защищал адвокат Морис Гарсон, наши – мэтр де Моро-Джаффери. За давностью событий и ввиду некомпетентности суда дело прекратили. Да и личность истицы суду доверия не внушила.

Но я хочу вернуться к тем дням, когда мы только что избавились от шантажа. Фотография была сожжена, конечно, и мы об этом старались не говорить, чтобы нервы наши постепенно успокоились. Прошло немного времени. И вот я сижу в своем кабинете в «Ирфе», и мне докладывают, что прибыла княгиня Нахичеванская и просит принять ее. Я очень удивилась – не знала, что такая есть среди наших клиенток, а Нона Калашникова сказала, что эта дама однажды приходила в сопровождении своего супруга, когда я была больна (я вообще часто болела), заказала на пробу одно платье из бирюзового шифона. Осталась очень довольна тем, как сшили и как скоро сшили, обещала прийти еще, и вот пришла снова…

При упоминании бирюзового шифона какое-то воспоминание шевельнулось в моей памяти, я слегка насторожилась… И не зря, потому что ко мне в кабинет ввели… не кого иного, как ту самую беленькую голубоглазую особу, которая сперва пела «Шарабан мой, американка!» на сцене «Золота атамана», а потом кричала на весь ресторан: «Соловьева, ты уволена!»

На сей раз она была без компаньонки и в простеньком черном платье, однако незабвенная шаль с капустными розами по-прежнему прикрывала ее плечи.

– Княгиня… – пролепетала я, увидев ее.

– Княгиня… – пролепетала она, увидев меня.

Мгновение мы обе таращились друг на друга – и внезапно начали ужасно хохотать.

Заглянула Нона – я отправила ее за чаем. Приступ смеха прошел, как пришел, в глазах гостьи появилась тревога.

– Собственно, я пришла просить вас… – сказала она заискивающе. – Завтра мы с мужем, князем Нахичеванским, намерены приехать заказывать мне платье… И я… Я…

Ее бирюзовые глаза налились слезами.

Я все поняла. Князь совершенно не знал, что его супруга иногда поднимается на сцену кабака в Пигале и лихо распевает про шарабан и девчонку-шарлатанку.

– Конечно, конечно, – сконфуженно залепетала я. – Не беспокойтесь, я… Но как же вы не опасаетесь, вдруг кто-то из его знакомых вас увидит…

– Э! – по-свойски махнула она рукой. – Мои знакомые и знакомые князя по разным улицам ходят. А в ресторане все думают, что хозяин – Тархан. В тот вечер я единственный раз проболталась. Уж очень меня эта подлая Соловьева разозлила! Вот я и не сдержалась. Вы уж меня не выдавайте, княгиня.

Я кивнула.

– Вы, наверное, диву даетесь, как так – княгиня Нахичеванская, а ногами машет на сцене, – вдруг лукаво усмехнулась гостья. – Хотя в наше время, небось, нечему уже дивиться. Но я княгиня-то всего год-другой. А до этого… кем я только не была!

Я подвинула к ней чашку и вазочку с «хворостом», который непревзойденно стряпала Нона.

Княгиня рассеянно взяла, хрустнула, глотнула чаю… Мы переглянулись, и поняли, что она так же жаждет рассказать свою историю, как я – ее выслушать. Вообще-то непомерным любопытством ко всем и всяческим человеческим судьбам и причудам у нас отличался Феликс, но нас с княгиней свели такие странные обстоятельства…

Я слушала ее – и мне казалось, что я переношусь в совершенно другой мир. Абсолютная правдивость, с какой говорила о себе княгиня, придавала ее рассказу характер исповеди… Я диву давалась, что вот судьба свела меня с этой женщиной, Марией Михайловной Глебовой, которая бежала от красных из Самары в Сибирь, вела распутную и

даже преступную жизнь ради того, чтобы не умереть с голоду, а потом и разбогатеть, побывала замужем за атаманом Семеновым, героем Белого движения в Забайкалье, погубила многих людей… Мне трудно ее судить, никто не знает, как поступил бы на месте другого! – была замешана во многие темные истории… Но отмолила – в этом я глубоко убеждена – все свои грехи, когда помогла вывезти из Сибири гроб с прахом моей тетушки, великой княгини Елизаветы Федоровны, злодейски убитой большевиками в Алапаевске. Вместе с ней погибли отцов брат, великий князь Сергей Михайлович, и его управляющий делами Федор Ремез, братья нашего дорогого Гавриила: Иоанн, Константин Константинович и Игорь, князь Владимир Павлович Палей (сын великого князя Павла Александровича от его морганатического брака с Ольгой Валерияновной Пистолькорс) и Варвара, келейница Елизаветы Федоровны.

Вообще вся история Марии Михайловны [14] меня так поразила, что я ее даже записала, но со временем листки затерялись, многое забылось, однако совершенным чудом – именно чудом! – история спасения священных останков алапаевских мучеников сохранилась на нескольких листочках, а потому я переписываю их совершенно так же, как записала тогда.

После развода с Семеновым, который не простил ей многочисленных измен и кое-каких преступных дел, творимых под его именем (якобы во благо Белого движения, а на самом деле – ради собственного обогащения), Маша Глебова по прозвищу Шарабан была готова на все, чтобы обелить свою репутацию в глазах читинского общества и самого атамана. Обстоятельства ей благоприятствовали, потому что именно в это время в Чите появилась адмиральша Делингаузен, приехавшая сюда из Сан-Франциско со святой и благородной миссией. Муж ее служил при штабе своего старинного друга Колчака, от него-то госпожа Делингаузен узнала об «алапаевских мучениках». Как известно, после отступления красных из Алапаевска и занятия его армией Колчака тела мучеников были извлечены из шахты, уложены в гробы и захоронены в склепе местного собора. Однако после наступления красных решено было вывезти святые останки в Читу, а потом в Китай. Но тут госпожа Делингаузен и помогавший ей иеромонах Серафим натолкнулись на серьезное препятствие. Власть адмирала Колчака не распространялась на иностранные железные дороги, по которым следовало везти гробы. Требовались деньги, притом большие деньги!

14

Полностью ее можно прочесть в новелле Елены Арсеньевой «Звезда Пигаля», издательство «ЭКСМО».

Отец Серафим и самоотверженная адмиральша прочно застряли в Чите. Они пытались собрать пожертвования у богатых и власть имущих, однако всяк в эту трудную пору был за себя. О живых думать было некогда, что ж о мертвых-то…

В это время кто-то из читинцев посоветовал обратиться к Машке Шарабан.

Про эту особу адмиральша была уже наслышана – причем самого дурного. Долго она собиралась с духом, прежде чем решилась на этот визит, и ничего хорошего не чаяла. Она ожидала увидеть неведомо какую гетеру, а между тем перед ней оказалась скромная и милая дама в платочке на точеных плечиках, в черненьком платьице, русоволосая, гладко причесанная, грустная, бледная…

Адмиральша и отец Серафим явились вдвоем и, встретив сочувственное внимание, принялись наперебой жаловаться на препоны, чинимые судьбою и людьми.

Выслушав, Машка Шарабан некоторое время молчала, словно размышляла о чем-то, потом кивнула неведомым своим мыслям, подвела просителей к шкафу, открыла его и сказала:

– Смотрите.

Ничего подобного не только скромный иеромонах Серафим, но и адмиральша Делингаузен и во сне не видели! В шкафу лежали золотые кирпичики!

Маша объяснила, что это богатство она получила от атамана, когда тот с ней разводился. И сообщила, что берется финансировать перевоз святых останков по иностранной железной дороге. Золотом можно расплачиваться всюду, оно не имеет национальности!