Ютланд, брат Придона
Шрифт:
– Ты… поможешь?
Горасвильд покачал головой.
– Совсем немного. Или много, это как смотреть. Я предпочитаю считать, что я помогаю много, ха-ха… Ты ешь-ешь, не забывай. В тебе есть светлая мощь… используй, когда будет необходимость. Но в тебе еще больше черной силы, пользуйся ею чаще. Не сдерживайся! Дело в том, что светлая мощь растет от того, что контролируешь себя, смиряешь, обуздываешь, а черная… напротив!
Ютланд опустил голову, пряча взгляд.
– Знаю. Насчет темной.
Горасвильд
– Пожалуй, это подойдет. Если все-таки сумеешь отыскать дорогу в загробный мир… надень это кольцо. Ты сможешь определить, в какой стороне Патута. Если будешь удаляться от него, кольцо станет холодным.
Ютланд спросил жадно:
– А если приближаться – потеплеет?
– Вот видишь, – сказал Горасвильд с одобрением, – схватываешь все быстро. Я помог тебе не так уж много, но все-таки…
Ютланд вскрикнул с жаром:
– Много! Никто для меня не делал столько!
Горасвильд самодовольно улыбнулся.
Когда он вышел от чародея, луна все еще светит ярко, однако на востоке сереет рассвет, а когда Ютланд снова устроил коня на прежнее место и вышел из конюшни во двор, в светлеющей полоске появился и начал расплываться по небосводу розовый оттенок утренней зари, нежной и стыдливой.
В жаркой схватке не чувствовалась боль от ушибов, но сейчас, когда боевой задор схлынул, на смену пришла чудовищная усталость, а боль начала растекаться по всему телу. Даже у Горасвильда не чувствовалась так, то ли от возбуждения, то ли маг все понял и нарочито заглушил, чтобы не мешала общению.
Он начал подниматься по лестнице, цепляясь за перила, колени дрожат, как у старика, наверху остановился перевести дыхание, чувствуя себя вконец выжатым, как мокрая тряпка, которую бросили на пол у порога.
Дверь постарался открыть как можно тише, вошел на цыпочках, однако с ложа раздался сонный голосок:
– Как ты о своей конячке заботишься!.. И все равно она у тебя худая…
Он сказал сердито:
– Спи! Прынцессы спят до самого обеда.
Она сказала живо:
– Много ты знаешь о принцессах!
– Много, – согласился он. – Чересчур.
Она присмотрелась, спросила с ядовитым участием:
– Что-то ты какой-то помятый… С лестницы упал?
– Да, – ответил он хмуро, – прямо рухнул.
– Пить надо меньше, – сказала она наставительно. – Ты ж еще… ну, молоденький, тебе еще нельзя!
Он посмотрел на ее свежее личико хмуро. Кости ноют, ребра щелкают и взрываются острой болью, задевая друг за друга, то ли сломаны, то ли еще что…
– А ты совсем старенькая, – ответил он.
– Почему?
– Говоришь, как бабка.
– Я говорю мудро, – возразила она. – Я вообще-то мудрая, не
– Не…
– А зря, – сказала она победно. – Ладно, чего сидишь? Рассиделся, как дед старый. Пойдем позавтракаем, пора ехать.
Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от серой пелены усталости, наползающей на глаза, уставился в нее по-мужски бараньим взглядом.
– Жратаньки восхотелось?
– Я утром кушаю, – сказала она ядовито. – Изволю. А вот вы с конем и хортом жратанькаете!.. Отвернись. Я изволю восхотеть встать и одеться.
Он медленно повернулся, держась за стену.
– Могла бы и спать одетая. А то одевайся-раздевайся, потом снова… и так каждый день.
Она спросила удивленно:
– А зачем?
– Вдруг пожар? – предположил он. – Или дивы напали? Выскакивать голой… простудишься… Уже?
– Что «уже»?
– Оделась? Или до вечера будешь одеваться?
Из-за его спины прозвучал полный яда тоненький голосок:
– Меня по утрам пять нянек одевали!
– Не дождешься, – отрубил он твердо. – Я лучше тебя в окно выброшу.
Она охнула:
– Ну ты и наглый!.. Думаешь, я бы позволила тебе прикоснуться к принцессе Вантита? Это великая честь – одевать ее! То есть, меня самую.
Он скривился, ну что за дура, что за дура, взял бы и прибил на месте, терпеливо смотрел в закрытую дверь, наконец за спиной прозвенел ее жизнерадостный голосок:
– Я готова!
Он не успел повернуться, как она подхватила его под руку, довольная своей победой.
– Ну не спи, – сказала она звонким голосом. – Пойдем. А то все пожрут, тут такой народ.
Он чувствовал ее жаркую пододеяльную ладошку на своей руке, вообще-то тощей, но под ее тонкими пальчиками даже такая кажется толстой и жилистой. Он в самом деле ощутил себя выше, сильнее и мускулистее, а вниз в корчму спустился прямо и с холодным взглядом мужчины, что знает себе цену.
За столом ощутил себя, как ни странно, малость легче, а когда взялся пожирать, именно пожирать, а не кушать под ее презрительным взглядом, молодая сила начала медленно заполнять его тело. Даже боль хоть и не утихла, но притупилась, он уже без злости смотрел в ее милое безмятежное глупое личико красивой дурочки.
Хозяину он сказал коротко:
– Еды на двоих, запас харчей на неделю. Вот деньги.
Мелизенда проводила ошалелым взглядом золотую монету, что мигом исчезла в волосатой лапе хозяина.
Тот удалился, а она прошипела злобно:
– Опять тцарские замашки?.. В дороге надо быть бережливым!
– Легко пришло, – ответил он снова, – легко ушло.
Она ткнула его кулаком в бок.
– Прекрати! Так мы останемся голодными.
– Это моя забота, – ответил он. – Не прынцесье это дело…