Ювелирный мастер
Шрифт:
Константин попрощался с расстроившимися людьми и размеренным шагом направился к выходу. Николай, когда захлопнулась дверь, опомнился и поспешил за ним.
2
Николай с трудом догнал Константина, когда же они поравнялись, он, сбивая дыхание, нелепо размахивая руками вперед и назад, чувствуя боль напряженных мышц голени и ощущая прилипающие тонкие брюки и рубашку, прикладывал колоссальные усилия, чтобы не отставать.
– Отвратительная.
– Что? – Николай жадно глотал воздух никак не мог воспринять утверждения из-за чересчур утомляющей активности. Пульсирующие сосуды головы заглушали звуки извне. – Давай медленнее, пожалуйста.
– Я говорю, что терпеть не могу эту девушку. Гордая и высокомерная! В этом характере нет ничего из того, что могло бы привлечь разумного человека… – Его не перестающие дергаться мышцы лица резко замерли, глаза расширились и округлились то-ли от страха, то-ли от неуверенности, однако спустя длительное время нерешаемая задача оказалась простецки банальной. – Так вот почему она два раза подряд приходила одна в одно и то же кафе в одно и то же время! И сколько же раз мы ее не видели!
– Он резко повергулся к своему запыхавшемуся собеседнику, демонстрируя победу мысли над догадкой, и с радостью воскликнул, а после рассмеялся. – Одиночка! Это многое объясняет и лучше всего описывает характер.
Недавние колебания противоречий по отношению к Алисе рухнули: мысленное самоутверждение, возникающее после, практически всегда возвышает над ситуацией, достаточно пролитой капли на зачаток идеи о том, что более всего привлекает и в априоре губит скрытым коварством. И константин поддался соблазну: намеренно громил в голове девушку, доводя себя до ненависти. Безостановочные эмоции, губительные для человеческой души, не поддающиеся остановке здравыми мыслями, движущиеся в противоположном направлении от рассудка, бесчинствовали, не щадя нервных клеточек.
– Откуда такие выводы? Ведь виделись вы всего раза два, да, она была одна, но это не значит…
– Черт возьми, человеческое лицо слишком просто для прочтения, главное – знание алфавита и практика. – Константин все дальше продолжал зарываться в искрящейся фейверком злобе. Только от одних высказанных и невысказанных, но обдуманных мыслей, он рассчитывал на невозможность последующих встреч. – Только вспомни ее поведение и то, как все закончилось. Пройдись глазами по этой рубашке! – Он небрежно оттянул прилипшую ткань от груди и продолжил возмущаться, тихим голосом сознания проклиная каждое вырвавшееся слово. – Плевать, за сколько и где я ее купил, безразлично на материал, из которого она соткана, однако ты видел, чтобы кто-нибудь, тем более, малознакомый, портил вещи при проигрыше в обычном споре?
– Но ведь начал его именно ты. – Ответ не последовал, и боязнь Николая отступила, поэтому тот отважился продолжить. – И при этом я не заметил в ней ни капли стеснения.
Слова Николая безостановочно дергались, в то время как Константин возмущался плавными и размеренными словами, будто они вдвоем стояли на остановке в ожидании автобуса. Одиннадцатый час вечера опускался на город, принимая в объятья поздневечерних гостей.
– Крайне надеюсь на то, что ни единой встречи больше не состоится, потому что, как только она окажется в моем поле зрения, у меня возникнет желание убрать либо её куда-нибудь подальше, либо самому запропаститься. А, слыша строгий голос, не говорящий, а именно кричащий, хочется доказывать совершенно противоположное, втыкать в эту женскую голову абсолютно иные мысли, даже если они. Хочется рушить все ее сложившиеся устои, спорить, указывать на ее неправоту. А ведь причина… -Энергичный взмах рукой обрубил пагубные рассуждения. Константин отказывался принимать возникающие слабости и поэтому сам себя настраивал против Алисы, надумывая то, чего не было вовсе.
– Не ты ли недавно уверял, будто она – находка мечтателя? Словесно, на следующий день после вашей встречи, ты с юношеским романтизмом представил ее как очаровательного собеседника?
– Как видишь, ошибаться позволено каждому, так что я хочу оставить всю эту историю за спиной и не возвращаться к ней более.
– Чем конкретно она тебе не угодила, Костя?
– Договоримся так: если хочешь узнать её, сделай это самостоятельно. Явно перед тобой предстанет совсем иной человек, нежели тот, кого я сейчас описываю.
Он умел говорить грубо и доходчиво, лавировал между ситуациями и с ювелирной точностью подбирал нужные тона и выражения лица, однако фразы, направленные другу несли исключительно дружелюбный характер, скрывая утомленность, вызванную беспричинной злостью к девушке.
– Не стану упускать возможность нового знакомства. Готов поспорить на то, что она отличный человек.
Константин токсично усмехнулся – Николай не понял, какая из фраз вызвала усмешку, склонился к самому неприятному варианту и спрятал руки в карманах, нервно перебирая ключи.
– С тобой мне точно спорить не хочется. Принципиально. Не знаю, верно ли это сравнение, но любая дружба, как драгоценный камень. И я храню его исключительно в своем кармане, никому не показывая. Печально оттого, что абсолютно все портится и ломается.
– Да разве споры портят дружбу?
– Не только, – задумчиво произнёс тот, снимая с лица приятную улыбку, – во всяком случае, если ты не веришь моим словам, то поверь в написанную историю. Когда-то давно Лев Толстой поспорил с Тургеневым в доме Фета из-за дочери Ивана Сергеевича. Они практически дошли до дуэли, но она не состоялся из-за того, что письма, в которых выяснялись отношения, приходили с опозданием, как раз к тому времени, когда каждый из них успокаивался. Их дружба их прекратилась на семнадцать лет, зато Россия не потеряла великих людей.
– Что же сказал Толстой про дочь Тургенева?
– Он считал её благотворительность в отношении бедных наигранной и бессмысленной. Думал, что она делает только для того, чтобы показать своё светлое "я".
– Не будем осуждать оставшихся в памяти людей, – неожиданно перебил Николай, – все-таки их след в истории литературы, как наибольший лунный кратер.
– Лунный кратер… – Константин машинально поднял голову к небу: бледный спутник Земли стеснительно выглядывал из-за синих кулис. – Вряд ли такие труды сравнимы с едва видимой бледностью. И все же, где-то я читал, что у молодого Льва Николаевича сложились отвратительные отношение с обществом. Станем ли мы ломать голову над этим вопросом или же откроем написанные книги – сугубо личный выбор. Мне же приятнее читать, а не копаться в бессмысленных догадках. Время, как видишь стирает все скверное, сохраняя, подобно музею, исключительное, избранное. Допустим, тебе бы довелось стать знаменитостью, и лет через сто, увлекаясь твоими достижениями, какой-нибудь подросток или любитель постарше решит побольше разузнать о жизни такого славного автора. Разве тебе бы хотелось, чтобы разыгравшиеся скандалы, виновником которых был именно ты, поднимались спустя поколения, тем самым затмевая оставшуюся память?
– Нет, но на моем счету крупные скандалы не числится, так, только мелочь разве что с родителями или девушками. Я, скорее, наблюдатель, но не участник и, тем более, не зачинщик. Часто не чувствую своего места, понимаешь? И это складывает ощущение, будто я кто-то другой.
– А тебе бы хотелось быть эпицентром драмы?
– Хотя бы раз почувствовать это волнение, эту слабость, выбор между решающими исход словами, которые в доли секунд приходится взвешивать!
– Что ж, есть у меня на примете подходящий человек, советую с ним познакомиться. – Мечтательность Николая злобно оборвалась.