Южная страсть (Черная маска)
Шрифт:
Джонни остановил коляску, передал поводья Летти и спрыгнул, но остался стоять рядом, положив руку на сиденье. Тетушка Эм проснулась и, ничего не понимая, оглядывалась по сторонам. Салли Энн обнимала Питера, который испугался шума и заплакал.
Наступила тишина, нарушаемая только всхлипываниями ребенка и удаляющимся стуком подков пустившегося наутек грабителя. Священник тяжело приблизился к лежавшему на земле человеку, перевернул его на спину, открыл одно веко, потом благочестиво перекрестил и склонил голову в краткой молитве. Поднявшись на ноги, он подошел к стоящей у фургона семье. Погладив маленькую девочку по вьющимся светлым волосам,
Летти вдруг ощутила боль в груди, как будто ее кто-то ударил. Она не могла дышать, не могла говорить, только смотрела на священника так, что глазам было больно. Не может быть! Такой огромный живот и это крупное лицо… Но голос, голос!
Священник подошел к лошади лежавшего на земле человека и вскочил в седло.
— Простите, но я очень тороплюсь, — обратился он ко всем присутствующим. — У меня срочные дела, которые не терпят отлагательств. Я сообщу властям об этом прискорбном происшествии, так что можете не беспокоиться. Благослови вас бог, дети мои! Помните: Bona more est homini, vitac qui exstinguit mala.
Он развернул лошадь и не спеша поехал прочь.
— Остановите его! — воскликнула Летти, но никто не двинулся с места.
Джонни удивленно уставился на нее, а потом взглянул на священника, и лицо его внезапно побелело, а руки затряслись. Священник отсалютовал Летти, улыбнулся и скоро скрылся из вида.
— Бог ты мой, дорогая, что это у тебя в руках? Что за ужасный жук? воскликнула женщина. Страх ее прошел, и голос звучал звонко и гневно. Она взяла что-то из рук ребенка. На землю упал панцирь саранчи, и его понесло порывом ветра. Шипа не было.
Тетушка Эм закашлялась, а стоявший у фургона человек дотронулся до панциря носком сапога.
— Странный священник, — сказал он, — но одному богу известно, что бы с нами стало, не окажись он на дороге.
— Мы были бы на том свете — вот где! — промолвила его жена.
Салли Энн поежилась и спросила:
— А что это он такое сказал по латыни?
— Хороша смерть человека, если она уносит из жизни зло, — ответила Летти. Ей было трудно говорить: еще никогда она не видела, как умирает человек.
Звук ее голоса, казалось, вывел Джонни из оцепенения. Он засмеялся глухо и напряженно и подошел к стоявшей у фургона паре:
— Так сказал господь, не правда ли? И, благослови нас, боже, этот человек, кто бы он ни был, сказал то же самое.
9
Рэнни вышел на крыльцо с лампой в руке, чтобы посветить им на лестнице. Тетушка Эм принесла ему завернутый в салфетку кусок свадебного пирога и, когда все расселись в креслах в гостиной, начала рассказывать историю о стрельбе в лесу. Рэнни слушал без особого интереса — может быть, потому, что только начало ослабевать действие опийной настойки, но он то и дело зевал, отламывая от пирога кусочки и делясь ими с Питером. Казалось, его больше беспокоит состояние мальчика, который все еще выглядел бледным и подавленным. Пока тетушка Эм рассказывала о деталях происшествия и о том, как у нее трепетало сердце, она раз пять перекрестилась. Ей не давала покоя мысль, что этот загримированный священник собирался пристрелить обоих грабителей, осуществив правосудие на месте преступления, он запросто мог бы и сам ограбить путников! Наконец, ее вера в доброту Шипа, после того как она увидела, как тот,
Впрочем, все эти восклицания, рассуждения и описания охватившего их ужаса были всем необходимы, чтобы успокоиться. После того как тетушка Эм в третий или четвертый раз пожалела, что не уговорила встреченных путников поехать переночевать в Сплендору, она, наконец, вспомнила о своих обязанностях хозяйки и предложила сварить кофе за неимением чего-либо покрепче.
— Мне не надо, — сказал Джонни, поднимаясь со стула. — Я давно уже должен был быть дома.
— Неужели вы поедете так поздно?! — В голосе тетушки Эм звучала тревога. — Почему бы вам не остаться у нас? Раскладушка в комнате Рэнни всегда в вашем распоряжении.
— Мама будет волноваться, куда я пропал.
— Ну что ж, не стоит лишний раз беспокоить вашу матушку. Но по крайней мере выпейте кофе, чтобы не заснуть по дороге.
— Мне не очень-то хочется кофе, но я не отказался бы от стакана воды.
— Почему же вы не сказали об этом раньше? — тетушка Эм вскочила.
— Не вставайте, — Джонни быстрым жестом усадил ее назад в кресло. — Я сам схожу на кухню.
Летти поднялась со своего места.
— Я принесу воды, мне тоже хочется пить.
— Я пойду с вами, — тут же сказал Джонни.
Летти, которая уже начала постигать характер южан, не спорила. На дворе стояла ночь, идти по темному двору было небезопасно, и ей, как женщине, полагалась защита; кроме того, Джонни было неловко, чтобы она ухаживала за ним. Учтивость эта была врожденной, она основывалась не просто на хороших манерах, которые можно воспитать, но на заботе о людях, которую прививали только постоянным примером. С этими проявлениями Летти часто сталкивалась со времени приезда в Сплендору. Всякий раз, когда такое случалось, она ощущала внутреннюю теплоту. Она вдруг поняла, что ей будет не хватать этого, когда придет время уехать.
На кухне Джонни поставил принесенную им лампу на стол. Летти зачерпнула из ведра, стоявшего на скамье, стакан воды для себя, потом взяла еще один стакан и подала его Джонни. Воздух на кухне был спертый: она шагнула к выходу и открыла дверь. Облокотившись на косяк, Летти вдыхала свежий ночной воздух и пила воду, вглядываясь в темноту. Через некоторое время она повернулась к Джонни.
— А вы ведь знаете, кто такой Шип, не правда ли?
Джонни как раз подносил стакан ко рту. Услыхав слова Летти, он вздрогнул, вода выплеснулась на рубашку и жилет.
— Помилуй бог, леди, посмотрите, что я из-за вас наделал!
— Так, стало быть, знаете?
Смахивая воду с одежды с комическим смятением, Джонни не смотрел на нее.
— Что заставляет вас так думать?
— Вы смотрели на него сегодня так, как будто встретили привидение.
— А что же, по-вашему, я должен был делать? Не обращать внимания, что прямо на глазах у меня убили человека?
— Можно подумать, что вы не сталкивались со смертью на поле битвы и сами никого не убивали. В этом не было для вас ничего необычного. Я же видела — вас поразил человек, загримированный под священника.