Z значит Захария
Шрифт:
— Пули... он не остановит... — Не закончив предложения, он вздохнул и закрыл глаза. Кажется, больной бредил; голос звучал глухо, как будто его глотка и рот отекли.
— Вы больны, — сказала я. — У вас жар.
Он застонал и проговорил, не открывая глаз:
— Воды. Дайте, пожалуйста, воды.
Мне стало понятно, что здесь произошло: прежде чем свалиться, он открыл бутылку с водой и пузырёк с таблетками, но нечаянно опрокинул и то, и другое. Вода вылилась, а он был слишком слаб, чтобы принести ещё.
— Хорошо, — отозвалась я. — Я принесу вам воды. Это займёт несколько минут.
Я взяла на кухне ведро
Он снова уснул, пришлось потрясти его за плечо.
— Вот, пейте.
Он попробовал приподняться, но не сумел, даже на локоть не смог опереться; а когда попытался взять кружку, то выронил её. Я снова наполнила кружку водой до половины, поднесла ко рту больного, приподняв его голову другой рукой. Он выдул всё одним глотком — должно быть, жажда мучила его страшно.
— Ещё, — прохрипел он.
— Не сейчас, — возразила я. — Иначе вас опять вырвет.
Я не сильна в медицине, но уж такие вещи мне известны. Он упал обратно на свой мешок и мгновенно уснул.
Сказать по правде, я не умею ухаживать за больными. Случалось, я помогала маме, когда Дэвид и Джозеф болели (ничего особенно серьёзного: грипп, ветрянка и тому подобное ), однако за по-настоящему больными людьми, такими, как мой нынешний гость, мне ухаживать не доводилось. Но больше о нём позаботиться некому, так что заняться этим придётся мне.
Я принесла из дому тряпку и основательно помыла вокруг его головы. Ещё я дала гостю свежую подушку и чистое одеяло. Таблетки, те что не перепачкались в блевотине, высыпала обратно в пузырёк и завернула крышку. На этикетке значилось: «Cysteamine». Интересно, от чего они. В доме (да и в магазине тоже) имелись только аспирин и таблетки от простуды. Да и откуда мне знать, чем лечить незнакомца?
Поскольку от воды его не вывернуло, может, ему стоит немного поесть? Но чего? Я решила, что лучше всего будет суп — куриный суп; именно им мама кормила нас, когда мы болели. Переселяясь в пещеру, я оставила в доме несколько консервных банок (иначе это выглядело бы странно), но супа среди них не было. Значит, придётся наведаться в магазин. Заодно разжиться там и другими припасами: я решила вернуться в дом, но пещеру надо было укомплектовать как следует — на всякий случай. Так что я нагрузилась под самую завязку, и когда вернулась домой и развела в печке огонь, было уже почти темно.
Принеся миску с супом в палатку, я, к своему удивлению, обнаружила, что больному стало получше. Он не спал; при моём появлении уставился на меня с некоторой растерянностью и с трудом приподнялся на локте. А потом заговорил, впервые осознанно обращаясь ко мне. Голос его был всё ещё очень слаб.
— Не знаю, куда это я попал, — произнёс он. — Вы кто?
— Вы в долине, — ответила я. — Вы были очень больны.
Я поставила суп рядом с больным. Боюсь, мне придётся кормить его с ложечки.
— Долина... — сказал он. — Теперь припоминаю. Вся в зелёных деревьях. Но там же никого не было.
Он снова откинулся на подушку.
— Там была я. В лесу. — Я решила, что будет лучше помалкивать про пещеру. — А потом я увидела, что вы заболели, и подумала, что вам нужна помощь.
— Заболел... — протянул он. — Да, очень сильно заболел.
— Я приготовила вам немного супа. Постарайтесь поесть.
Он постарался, но руки его так тряслись от слабости, что суп расплёскивался; словом, мне таки пришлось кормить его, как младенца. Он проглотил семь ложек, а потом сказал:
— Хватит. Мне плохо, — и снова провалился в сон. Однако, думаю, даже такая малость — несколько ложек супа — принесла ему пользу; он спал как-то более естественно, да и дышал не так часто. Я взяла из дому термометр, чтобы измерить ему температуру, но решила подождать до утра. Пощупала его лоб: снова горячий. Вблизи, в полутьме палатки, незнакомец казался необычайно хрупким.
Я сходила в пещеру, забрала оттуда будильник, лампу, вот эту самую тетрадь и ещё кое-что и вернулась в дом. Поставила будильник на полночь; как только он прозвенел, завела его на два часа, потом на четыре. Каждый раз при звонке я выходила из дому с фонариком и наведывалась в палатку к больному. Один раз он проснулся и опять попросил воды; я дала ему чашку. Остальное время он спокойно спал.
Сегодня утром я покрошила в молоко остатки кукурузной лепёшки и подала ему на завтрак. (Пришлось использовать порошковое молоко — коровы всё ещё гуляют на воле. Нужно будет их поймать и завести обратно на ферму. И кур тоже.)
В этот раз мой гость выглядел намного лучше. Из глаз исчезла муть, взгляд прояснился. Незнакомец поблагодарил меня за хлеб и молоко. Он даже смог похлебать самостоятельно. Закончив есть, он даже на короткое время присел на постели, но вскоре опять улёгся и проговорил:
— Нужно узнать, отчего я заболел.
— Думаю, потому что вы искупались в Бёрден-крике, — ответила я.
— В Бёрден-крике?
— В том ручье, что через дорогу.
— Ты знаешь, что я купался?
— Я наблюдала за вами... издали.
— Так значит, в этом ручье...
— В нём ничего не живёт. Не знаю, почему.
— Да, я обнаружил это. Но только на следующий день, после того как искупался. Какая глупая беспечность, и это после всего того, через что я прошёл! Я просто целый год не был в воде. Уж очень хотелось помыться. И всё равно надо было сначала проверить! Но ведь тот, другой ручеёк, что впадает в пруд — с ним всё было нормально. Вот я и решил... — Он оборвал фразу и несколько минут лежал молча. Потом сказал: — Надо узнать точно. Ты не могла бы...
— Что?
— Ты знаешь, что такое счётчик Гейгера?
— Те ваши стеклянные трубки.
— Да. Читать показания умеешь?
— Нет. То есть, я никогда не пробовала.
Я достала из его тележки меньшую из двух трубок, и он показал мне на одном её конце маленький датчик со стрелкой, которая при движении трубки колебалась, напоминая стрелку компаса. Шкала была проградуирована от нуля до двухсот. По просьбе моего гостя я пошла через дорогу к Бёрден-крику. В палатке и на дороге стрелка стояла примерно на пяти. Но стоило мне подойти к речке, как стрелка скакнула вверх. Остановившись как можно дальше от воды, я подержала трубку в футе над поверхностью. Стрелка метнулась, как шальная, до ста восьмидесяти, то есть почти до конца шкалы. А мой пациент находился непосредственно в воде. Неудивительно, что он заболел. Я не стала медлить и вернулась через дорогу обратно.