За час до полуночи
Шрифт:
Проглотив залпом бренди, который ему принесли, он заказал еще и спросил:
– Что происходит с полковником, Стаси?
– Это ты мне скажи.
– Он сильно изменился – именно в последние шесть месяцев в нем произошел какой-то перелом. Бог знает, в чем тут дело, но что-то гложет его, точно.
– Не могу ничем тебе помочь, – ответил я. – Так же как и ты, ничего не знаю. Может, Пьет лучше осведомлен. По-моему, они очень близки.
– Их связь продолжается уже много лет, со времен Касаи. Я думал, ты знаешь, – удивился
Я поднял брови.
– До сих пор верил только в идеальных героев. Как давно он пьет?
– С тех пор, как в нем произошел перелом. Причем делает все тайно, а я не люблю таких пьяниц. Ты что, считаешь, он спивается?
– Ничего нельзя сказать, пока болезнь не проявится. – Я допил бренди и поднялся. – Мне пора, Жюль. Доберешься назад сам?
Он кивнул и взглянул на меня снизу со странным выражением лица.
– Возможно, он такой же, как и я, Стаси. И слишком долго избегает смерти. Иногда я чувствую, что слишком задержался на этом свете, понимаешь? Если думаешь так давно, начинаешь терять всякое чувство реальности.
Его слова преследовали меня, пока я садился в «фиат» и выезжал.
«Бехштейн» звучал чисто, как всегда, пока я перебирал его клавиши, ожидая деда. Сыграл немного из Дебюсси и первый из трех коротких пассажей Сонатины Равеля. Теперь у меня прибавилось уверенности, я отставил свою другую музыку и стал вспоминать Прелюдию и фугу фа-минор Баха. Прекрасная, прохладная, как ключевая вода, музыка звучала изумительно, несмотря на то что моя техника несколько потускнела за прошедшие годы.
Пьеса кончилась, он так и не появился. Я пошел искать деда и был удивлен, обнаружив его сидящим на террасе с бутылкой вина и стаканами на подносе.
– Не хотел тебе мешать, – заметил он. – Слушал отсюда. Звучало великолепно.
– На расстоянии.
Он улыбнулся и налил мне стакан «марсалы», причем очень хорошей. Она не входит в число моих любимых вин, но даже во имя спасения собственной жизни я бы не сказал об этом, потому что без всякой видимой причины между нами вдруг возникла какая-то незримая связь. Нечто весьма существенное, что я боялся разрушить.
– Ну что слышно в горах? – спросил он меня.
– А что, Марко тебе еще не доложил? Или до сих пор не вернулся?
Дед изобразил на лице недоумение, что не произвело на меня ровно никакого впечатления.
– Как всегда, по пятницам, Марко весь день провел в Палермо. Для нас это важно – проверка квитанций, визиты в банк. Ты же знаешь, что такое серьезный бизнес.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – улыбнулся я. – Серда рассказал мне, где найти Серафино. Достать его сложно, потому что пастухи пересвистываются с каждой скалы, но все же можно.
– Позволительно ли узнать, как?
Я объяснил ему, и он нахмурился.
– Ты раньше когда-нибудь проделывал нечто подобное?
– О да. Я заправский десантник.
– Но прыгать в темноте на
– Возможно, хотя шанс есть.
– Но почему, Стаси? Почему ты хочешь туда лететь? Зачем тебе такая жизнь?
– Всем нужны деньги.
– Нет, – покачал он головой. – Я думал над этим. Слабый аргумент. Когда я смотрю на тебя, то вижу себя сорок лет назад. Мафиози до мозга костей.
– Проще говоря, люблю игру, – согласился я. – И эта жестокая и смертельная игра – все, что у меня есть. Она и еще Бёрк.
Я поднялся и двинулся к краю террасы.
Он мягко спросил:
– Ты в нем разочаровался?
– Дело зашло слишком далеко. Видишь ли, всем, что умею, я обязан ему. Все постоянно твердят об этом, и мне надоело слушать. – Я повернулся к деду: – Он учил меня, что все равно, как убивать – лицом к лицу или в спину. Но он ошибается. – Я страстно хотел ему объяснить, чтобы он все понял, хотел больше, чем чего-либо другого в жизни. Он продолжал сидеть, глядя на меня очень серьезно. – Без правил играть не годится – не имеет смысла. Игра должна вестись по правилам. В этом вся соль.
Он кивнул с легкой улыбкой на лице.
– Что-нибудь еще ты понял в своей «яме», Стаси?
– Думаю, что да.
– Тогда это стоило того. – Он вынул сигару изо рта. – А теперь пойди к роялю и, как хороший мальчик, сыграй мне любимую мелодию твоей мамы еще раз.
Музыка была непостижимо прекрасна. Она наполняла комнату и незримо присутствовала в ней, проникая в душу, в самые сокровенные ее глубины. Вся трагедия жизни, ее восторг и печаль воплотились в одном возвышенном мгновении, которое, казалось, продлится вечно. Когда я кончил играть, по моим щекам текли слезы.
Я вернулся на виллу поздно, но застал всех в гостиной. Хоффер, вернувшийся из поездки, проводил военный совет по поводу перестрелки, Бёрк вел себя безучастно. Он побрился, надел чистую рубашку защитного цвета с погонами, что придавало ему весьма серьезный вид.
Но изменения пошли еще дальше. В нем чувствовались оживление и властность, которых я прежде не замечал. Оторвав взгляд от карты и увидев меня, он спокойно сказал:
– Ах, это ты, Стаси. Мы как раз обсуждаем детали операции с мистером Хоффером.
Пьет стоял поодаль, полоска лейкопластыря пересекала его левое ухо. Легран находился подле него. Южноафриканец даже не взглянул на меня, когда я подошел к столу.
– Есть одна неплохая идейка, – произнес Хоффер, сплетя пальцы рук. – Полковник Бёрк рассказал мне о вашем предложении.
Бёрк продолжил. Речь его была ровной и спокойной.
– Проблема в том, чтобы добраться до Серафино до того, как он узнает о нашем приближении. Его лагерь, как мы поняли, расположен на высоте четырех с половиной тысяч футов на восточном склоне горы. Наша задача – произвести ночное десантирование на плато в тысяче футов ниже вершины, на западном склоне.