За что?
Шрифт:
И вмиг подхватив завернутую в бумагу астраханку, я подбежала к печке, которая уже не топилась, а только тлела красноватыми, поминутно тухнувшими углями, и сунула туда мою астраханку вместе с бумагой.
Едва я успела отойти от печки, как страшное зловоние наполнило все кругом, — и дортуар, и умывальню. Казалось, в печке лежала не селедка-астраханка, а труп покойника, который начинал разлагаться. Страх охватил меня. Я металась по комнате, не зная что предпринять, за что схватиться. В ту минуту, когда я бегала из угла в угол, от печки к двери, от двери к кровати, на пороге неожиданно появилась миниатюрная фигурка
— Воронская! Что ты делаешь здесь одна? — подозрительно оглядывая комнату своими красивыми карими, но глубоко антипатичными мне глазами, произнесла она.
— Не твое дело! — крикнула я грубо.
Колибри разом изменилась в лице и, поводя носом, испуганным голосом вскричала:
— Воронская! Что это? Что это за ужасный запах? Что ты наделала здесь? Ты что-то спалила в печке! Воронская, говори же! Говори! Кого ты сожгла там?
— Никого! Не выдумывай, пожалуйста! — внушительно проговорила я.
Ho она уже не слушала, что я говорила. С диким, неистовым криком понеслась она по дортуару, выскочила в умывальню, оттуда в коридор, и через минуту я слышала, как она кричала на лестнице: — M-lle! M-lle! Идите сюда! Скорее идите сюда! Воронская кого-то сожгла в печке. Я замерла от ужаса.
Через минуту, другую — две «пятые» заглянули к нам в дортуар и, зажимая носы от царившего теперь в нем невыносимого смрада, спросили: — Воронская, душка! Кого ты сожгла в печке? Я только что собралась ответить им, что мне подвернулся сам черт и что я его сунула за печную заслонку, как в дортуар вошла m-lle Рабе в сопутствии Комисаровой и с целой свитой наших седьмушек позади. Все они старательно зажимали носы носовыми платками и смотрели на печку.
Бросив на меня глазами, полными ужаса, красноречиво-свирепый взгляд, m-lle Рабе величественно приблизилась к месту моего преступления, собственноручно открыла печную дверцу и осторожно щипцами вытащила оттуда злополучную астраханку, успевшую обуглиться и сморщиться в достаточной мере.
— Ах, какой ужас! Змея! — вскричала Додошка и закрыла лицо руками.
— Даурская, не юродствуй! — прикрикнула на нее «аристократка», ничуть не стесняясь присутствием начальства.
Между тем m-lle Рабе подошла ко мне, держа злосчастный, полу сгоревший труп селедки и, потрясая им в воздухе, проговорила:
— Что это такое? И откуда ты достала эту гадость? Я тотчас же охотно ответила любопытно уставившимся на меня девочкам на первый вопрос, что это просто «такая рыба, похуже сига и получше селедки», по месту своего рождения называемая «астраханкою», и что я достала ее…
Тут я запнулась.
Не могла же я выдать дортуарную Матрешу. Я молчала.
— Откуда она у тебя? — еще раз произнесла классная дама.
— Надеюсь, астраханка не приплыла к тебе? — с ехидной улыбочкой вставила свое слово Комисарова.
«Господи, до чего она неостроумная! — подумала я, несмотря на жуткую минуту, — я бы куда лучше сострила!»
— Изволь отвечать! — прикрикнула m-lle Рабе, — откуда y тебя эта гадость?
Я молчала.
— Ты не ответишь?
Новое молчание.
— В последний раз спрашиваю тебя, Воронская, откуда ты получила эту селедку? Ответишь ли ты мне?
Я молчу. Зеленые насмешливые глаза Рабе впиваются в меня острым, испытующим взглядом. Мне становится жутко от этого пристального взгляда сердитых глаз. Мне кажется,
До крови закусив себе губы, чтобы как-нибудь помимо воли не сорвалось с них имя Матреши, я схватилась за голову и, дико вытаращив собственные глаза, пронзительно и нервно закричала:
— Не смотрите на меня так! Скальпируйте меня, колесуйте меня, сдерите с меня живой кожу, я не скажу вам ничего! Ей-богу, не скажу! Клянусь, не скажу! Честное слово! Честное слово! Честное слово!
Я чувствовала, что при последних словах лицо мое подергивалось судорогой, а глаза мои начинают блуждать, как это случалось иногда со мною в минуты сильного волнения.
— Это еще что за кликушество? — строго прикрикнула на меня моя мучительница. — Сейчас перестать! Сию минуту! Слышишь?
И ее, пальцы больно впились мне в плечо.
— А теперь марш в дортуар, — и она толкнула меня по направлению моей кровати.
Но тут случилось нечто неожиданное. В своем припадке гнева m-lle Рабе так взмахнула астраханкой, что хвост y злополучной рыбы остался y нее, в то время как туловище отлетело в угол.
Не знаю, смешно ли мне показалось это, или просто натянутые нервы не выдержали, но я засмеялась на весь дортуар. Через минуту смех перешел в дикий хохот, хохот в рыданье. Я хохотала без удержу, в то время как крупные слезы потоками катились по моим щекам.
— Никто не принес! Никто не дал! Сама взяла, сама принесла! — кричала я между всхлипываниями.
— С ней истерика! — воскликнула Комисарова. — Надо ей скорее дать воды!..
— С Воронской истерика! Воронской дурно! — кричали девочки, метаясь во все стороны.
Все, очевидно, испугались моего припадка, и m-lle Рабе, и Комисарова, и девочки. По крайней мере, никто уже не кричал на меня. Напротив, кто-то подавал мне воду, кто-то расшнуровывал платье, кто-то нежно похлопывал по плечу. Лицо Комисарихи приняло ласковое, заискивающее выражение, когда она наклонилась ко мне со словами:
— Ну, ну, будет, Лида Воронская. Поплакала и, будет!
Лида! А? Каково? Вот когда я дождалась, что меня назвали Лидой…
ГЛАВА VIII
Предательница. — Нападение
На другое утро я проснулась здоровая, бодрая, со смутным воспоминанием чего-то неприятного, что случилось и чего поправить уже нельзя.
Я не помню хорошо, чем кончилась моя истерика, потому все еще что, когда меня, всхлипывающую, перенесли в дортуар, я уснула вскоре и спала весь день и всю ночь. Такая продолжительная спячка, очевидно, напугала-таки порядком весь институт. Сквозь сон смутно помню, как ко мне подходила и наклонялась Рабе, как тихим шепотом спрашивала свою помощницу, не просыпалась ли я еще, и как Комисариха, добровольно вызвавшаяся дежурить y моей постели, взволнованно отвечала: — «Нет». Потом, когда они обе ушли, я почувствовала, как чьи-то горячие губы прикоснулись к моему потному лбу, и услышала сиплый голосок смуглой Оли, которая шепотом говорила, обращаясь к стоявшей рядом Голицыной: