За день до послезавтра
Шрифт:
Здесь тоже стоял гул: тихий, как шепот. Невыносимый для уха. В доме жили многие сотни человек. Мирным воскресным утром сотни были дома: завтракали, выспавшись, убирали квартиры, планировали день. Именно так поступала его жена, умывшая и одевшая девочек, накормившая их, поставившая на стол кружки с дымящимся какао «с зайчиком». Они точно были дома все это время, ждали, когда он вернется. Развозка привезла бы его и других домой после 11 утра, когда машины ушли бы в недолгий учебный полет, конечной точкой которого был другой аэродром, расположенный в 2000 километрах к востоку. Они жили на пятом этаже, погребенном теперь ровно посередине огромной, страшной кучи. И они точно были там, внизу. Сколько из их соседей живо сейчас? Сколько еще живет в треугольных складках бетонных плит? Зажатые со всех сторон, удушаемые сочащимся дымом, с раздавленными ногами и руками? Понимают ли они, что произошло? Для кого-то это могло быть землетрясение, даже конец света. Кто мог подумать, что это так началась война?
Сзади ухнуло: оторвались какие-то обломки из удержавшегося, обломанного поверху здания. Закричали люди. Задыхаясь, прапорщик огляделся. Единственный работающий экскаватор остался позади, у рухнувшей «точки», но его было видно. Его охраняла отдельно отстоявшая от других группа мужчин, и он как-то сразу понял, почему именно. Мысль, понимание заставили прапорщика охнуть. В очаги землетрясений, в Армению и на Камчатку, тяжелую технику и спасателей везли со всей огромной страны, из-за рубежа. Кто поможет им теперь? Когда рухнувшие под ударами вражеских крылатых ракет здания дымятся во многих местах. Штабы, дома, являющиеся именно «домом» для драгоценнейших на войне целей — подготовленных летчиков. Последних во всей России, в которой почти не осталось училищ и боеготовых самолетов, и летчики набирают опыт по крупицам, многими годами. И между ними, между разделенными рухнувшими мостами очагами руин, — роющие голыми руками землю люди. Безумные, как он. Не верящие в происходящее до сих пор, поверившие в него сразу либо понимающие как-то кусками, урывками. Как он.
Дышать было все труднее. Лида, Алена и Ульяна были там, посередине, куда не мог бы пробиться и экскаватор. Но его не будет — даже если цел Саратовский мост, технику Саратова бросят на авиабазу, где она важнее. Значит, остается он один.
Прапорщик шагнул вперед, поддернул рукава теплой куртки и начал взбираться на кучу. Когда шепот голосов под ногами стал особенно пугающим, он начал копать. Но продлилось это недолго. Уже через несколько минут, разбросав руками около сотни килограмм и выиграв 20 сантиметров, он понял, что не может дышать. Распрямившись на секунду, он успел еще подумать, что время истекает и его ждут на аэродроме. Потом невидимый горячий коготь разорвал его сердце изнутри. Не вскрикнув, старший прапорщик ухватился за грудь, пытаясь пробиться пальцами через бушлат и кожу, выдернуть мешающий вздохнуть сгусток крови. Потом, через два удара, сердце встало окончательно, и старший прапорщик Виктор Судец упал на землю, лицом в битые кирпичи.
Воскресенье, 17 марта
Успех свободного Ирака имеет значение для каждой цивилизованной нации. Мы благодарим те 36 государств, чьи войска находятся в Ираке, а также многие другие, которые помогают этой молодой демократии.
Командующий армией США в Европе генерал-лейтенант Марк Хертлинг стоял на одном месте, широко расставив крепкие ноги и внимательно оглядывая окружающее. Ему было на что посмотреть, и он не стеснялся того, как выражение его лица может выглядеть со стороны. Прошлую ночь он провел в Решель — редкой по своим качествам дыре в двух десятках километров к югу от Багратионовска. Именно не спал, а «провел ночь»: о сне речь даже не шла. До того он сутки пробыл в Эльбинге, и тогда ему удалось поспать целых четыре часа, с одним получасовым перерывом. Третьего дня он ночевал в Берлине, в дорогой гостинице, но тоже почти без сна. Сложно сказать, когда он в последний раз высыпался нормально. Последняя неделя была совершенно ужасна, но он действительно был вынослив, знал, что без этого не обойтись, и пока держался. Ради сегодняшнего дня, и ради завтрашнего, и послезавтрашнего, и тех, которые будут за ними.
Был час пополудни воскресного дня, и генерал-лейтенант стоял в центре Калининграда, столицы западного анклава России. Конкретно — на площади перед Домом Советов. Это было символично, и генерал одобрительно кивнул молодым сержантам с полузнакомыми лицами, настраивающим телетехнику. Рядом с ними готовились к работе несколько гражданских групп, но военные журналисты должны были начать первыми.
В Калининграде было несколько площадей, позволяющих получить широкую панораму: было бы неправильно, если бы командующий армией США в Европе жался к стене какого-нибудь дома в ожидании выстрела. Здания вокруг площади у Дома Советов сейчас контролировались полностью, но и это не было самым главным. Важнее был именно символизм. Это самое первое официальное интервью высокопоставленного офицера Вооруженных Сил стран НАТО отсюда, с территории, еще часы назад принадлежавшей России. Именно поэтому название «Площадь Победы» обязательно было бы переведено на все языки мира, и кое-кто начал бы проводить совершенно ненужные в этот момент ассоциации. «Победы над кем? Победы когда?» Показали бы их Триумфальную колонну, вызвавшую бы те же вопросы. И фоном к генеральским словам обязательно показали бы стоящий на той же площади довольно красивый и весьма заметный православный храм Христа Спасителя. Что снова вызвало бы лишние вопросы. Потому что довольно заметная доля граждан США была уверена: подавляющее большинство русских являются язычниками, а то и сатанистами. По схожей причине, не лучшим выбором стала бы и площадь Василевского, со своим собственным памятником, изображающим сидящего грузного человека в шинели. Треть журналистов провинциальных телеканалов запнулась бы на названии, начала бы переспрашивать напарников: «А кто это такой, с этой жуткой фамилией?» Какой-нибудь умник мог позвонить едва ли не в прямой эфир и разъяснить, кто такой был маршал Александр Василевский. После этого цепочка ассоциаций была бы аналогична первой. Можно представить, что через час Интернет будет переполнен непрошенными уточнениями, — когда и чем именно русский маршал прославился.
Генерал посмотрел на переминающегося в паре ярдов офицера с блокнотом в руках, но тот покачал головой. Что ж, еще несколько минут. Странно, но военная ситуация не была настолько острой, чтобы предложение об интервью не было отринуто как невозможное принципиально и безоговорочно. Цена политических аспектов данного с этой конкретной точки интервью человека его ранга — эта цена перевесила цену времени. Но политика в последние годы всегда перевешивает грубую силу, можно было бы и привыкнуть. Вот Дом Советов — уродливый памятник Перестройке: недостроенное и брошенное 21-этажное здание, похожее на закопанного в землю по пояс робота-«трансформера». Неважно, что это несостоявшийся офисный центр. Имя «Дом Советов» говорило само за себя, и сам вид названного так здания служил символом: отвратительный монстр коммунизма разрушен, приходит новая эпоха.
— Генерал, сэр?
— Я жду. Сколько еще?
— Всего несколько минут, сэр. Уже почти заканчиваем.
Хертлинг кивнул, почти спокойно. Группы Эй-би-си, Би-би-си и Си-би-эс Ньюс были уже полностью готовы, и журналисты в бронежилетах с эмблемами агентств смотрели на суетящихся сержантов с явным сочувствием. Не с презрением, что ему понравилось: уж эти ребята знают, чего стоит быть военным журналистом. Носящим форму, обязанным выполнять приказы, а иногда и брать в руки оружие. Гражданский журналист на войне — или штатный сотрудник агентства, или фрилансер — всегда может сделать выбор: ехать куда-то или не ехать. Его защищают люминесцентные буквы «PRESS» поверх бронежилета и на борту машины. Военного журналиста защищает только собственный профессионализм да реализм его командира. Об этом хорошо писал еще Герр в знаменитых «Депешах» [33] . Сыгравших, кстати, немалую роль в становлении характера молодого офицера Марка Хертлинга на этапе командования взводом в старой доброй 3-й Пехотной дивизии. Возможно, именно поэтому он благоволил журналистам до сих пор. Те же пользовались этим беззастенчиво.
33
Книга американского военного корреспондента Майкла Герра (Michael Herr), «Депеши» (Dispatches; первое издание в 1977 г.; на русский язык пока не переведена) считается лучшей книгой о Вьетнамской войне из написанных до сих пор, и я полагаю ее одним из шедевров англоязычной литературы в целом. В России Герр более известен как сценарист фильмов «Апокалипсис сегодня» и «Цельнометаллическая оболочка» (также являлся продюсером последнего).
— Генерал, сэр?
— Готовы?
— Последняя минута, сэр. Становитесь вот здесь, на черту. Все, как обсуждали ранее. Ваше введение — одна минута ровно, потом три вопроса без пауз. Ответы — по 35–45 секунд на каждый.
— Кто потом?
— Без изменений, сэр. Эй-би-си, Кристиан Аманпюр, за ней Би-би-си, Джон Симпсон, — по два вопроса. Последним Си-би-эс Ньюс, Барри Петерсен, один вопрос.
— Си-эн-эн не успели.
— Нет, сэр.
— Удивительно. Но не страшно. Я сейчас.
Это не было предусмотрено, и лейтенант напрягся. Однако генерал Хертлинг отошел от проведенной по асфальту меловой черты лишь на шаг.
— Кристиан, рад вас видеть. Джентльмены?
— Рады вас видеть, генерал.
— Отличный день, генерал.
Хертлинг обвел всех троих глазами. Допущенные сюда гражданские журналисты входили в элиту телерепортеров мира, из «работающих в поле». А Кристиан Аманпюр из Си-эн-эн являлась фактически самым известным гражданским военным корреспондентом современности. Барри Петерсен был менее известным, чем двое остальных, хотя он просто больше работал в Азии. Для столь важного репортажа от Си-би-эс Ньюс можно было ожидать кого-то и повыше рангом, вроде Скотта Пелли. Но у Си-би-эс произошла оставившая дурной вкус история с шумным повышением журналистки, подвергнувшейся сексуальному насилию в Каире, а в прошлом году они понесли потери в Ираке. Все это не могло не повлиять на агентство — в частности, на выбор командира группы, собранной и отправившейся сюда в условиях острейшего цейтнота.
Генерал думал быстро, как привык. В лицах журналистов он не увидел ничего нового: нормальные профессионалы, знающие, что от них требуется. Аманпюр была натуральная сука — именно это слово приходило в голову любому мужчине, имеющему возможность разглядеть ее лицо в подробностях и почувствовать ее характер на себе. Но она была кавалерственной дамой командорской степени Ордена Британской Империи (ее визитная карточка выглядела, таким образом, даже более впечатляющей, чем его собственная), и ее потенциал атакующего носорога был неоспорим. Он уважал таких женщин. Симпсон был попроще — нормальный такой англичанин, уже не молодой. А Петерсен выглядел хитро, сам немного похожий на азиата, с мягким лицом. У него один вопрос, но если от кого-то и ждать подвоха, то именно от него.