За двумя изумрудами погонишься…
Шрифт:
Вот и сейчас. Едва мы с Алешей появились в кафе, как Людмила Марковна, торопливо вытерев руки о белоснежную салфетку, и выйдя из-за стойки, поплыла к нам на встречу, широко раскинув руки. Лицо ее осветилось сияющей улыбкой, и она запела, немного «окая», как все Уральцы:
– Глазам своим не верю!!! Кто к нам пожаловал!! Акулиночка, Алеша!!! Сколько ж мы с вами не виделись? – И она сгребла нас своими полными и сильными руками в одну охапку и с чувством расцеловала.
Надо сказать, она единственная, кому было позволено называть меня исконным именем. Когда-то давно, кто-то из ребят проболтался, что меня по-настоящему зовут вовсе не Лина, а Акулина. Проболтавшись, поняли, что нагоняя от меня не избежать, и поспешно
– Глупости!!! Акулина прекрасное русское имя!
Спорить с грозной женщиной никто не стал (себе, что называется, дороже), так вот я вновь и обрела свое имя. Но, к слову говоря, кроме нее никто больше так и не решился меня величать Акулиной. Женщина начала вокруг нас хлопотать, постоянно что-то рассказывая, и спрашивая. Я вяло кивала головой, не проявляя особого энтузиазма поддержать разговор. Алексей тоже улыбался через силу. Людмила Марковна была женщиной понятливой, и сервировав быстро и умело стол, удалилась к себе, часто поглядывая в нашу сторону с некоторым беспокойством. По позднему времени посетителей в кафе больше не наблюдалось, что меня вполне устраивало. Вяло потыкав вилкой в пельмени, я незатейливо начала рассказ. Говорила сухо и коротко, без особых эмоций. Алексей слушал внимательно не прерывая меня. Хотя было видно по его глазам, что сказать ему мне хотелось многое, и не все из этого было бы мне приятно услышать. Когда в своем повествовании я дошла до посещения мною старичка ювелира, он не выдержал:
– Линка!! Ну дивлюсь я тебе!! Ты где-то умная-умная, а где-то ну просто Акулина, одно слово!! Как тебе в ум пришло только при такой ситуации попереться к этому деду?! Это же было очевидно, что добром все не кончится!! А теперь…
Я сердито зыркунула на него, и не дав договорить, что же там «теперь», тихо прошипела:
– А что ты увидел такое сногсшибательно-глупое в том, чтобы навестить заслуженного старого, да в придачу еще и больного человека?! Я просто появилась там не вовремя, вот и весь мой «грех». И наверняка, это были не «внучата, посещавшие дедулю». Тут ума особого не надо чтобы это понять. А еще, они говорили о том, что «неудачно тряхнули старика» и тот «двинул кони». – Я запоздало шмыгнула носом.
Лешка как-то сразу сдулся после моих слов. Сграбастал мою руку и начал торопливо объяснять.
– Дурочка… Я ж за тебя волнуюсь. А теперь тебе надо срочно сматываться отсюда. Я прямо сейчас тебя отвезу в гостиницу, ты соберешь вещи, и в аэропорт! – Видя, как я набрала в грудь воздуха для ответа, он отрезал. – Все!! И не спорь!!! Я тебя силой скручу и со связанными руками увезу!! – И в подтверждение серьезности своих намерений, он стукнул кулаком по столу.
От неожиданности, я слегка подскочила на стуле, а из кухни высунулась голова Людмилы Марковны. Я ей успокаивающе махнула рукой. Мол, все в порядке, милые бранятся – только тешатся. Женщина неодобрительно помотала головой и опять скрылась в своей вотчине. Мне, конечно, тоже хотелось бы побушевать, хоть немного. Нервы, после всего пережитого были на пределе. Но я понимала, что Лешку голосом не возьмешь. Чего доброго, и вправду свяжет по ногам и рукам. С таким не забалуешь. Он и раньше то был упертым, как вол. А с возрастом все только усугубилось. Поэтому, приняв покаянный вид, я жалостливо шмыгнула носом, намекая на свою неприкаянность и сиротство. Когда гнев в его глазах немного поутих, я проблеяла:
– Леш… Но ты то должен понимать, что побегом дело не решишь. Если захотят, они и дома меня достанут. Вопрос нужно закрывать здесь. Другими словами, надо попытаться договориться с ними. – И тут мне в голову внезапно пришла мысль, от которой у меня все внутри похолодело. Я даже сразу как-то вышла из роли, что немедленно было замечено моим другом.
Он впился в меня взглядом, и проговорил на выдохе:
– Что…?
Я подняла на него глаза, и произнесла тоном, будто возвещала о наступающем, почти вот сейчас, немедленно, конце света:
– Леш… А ведь договориться, наверное, уже не получится… Если со стариком ювелиром что-то произошло, а я почти в этом уверена, то, выходит, что я свидетель. Мало того, я видела их рожи и легко смогу опознать их, если придется. А не мне тебе рассказывать, что хороший свидетель – мертвый свидетель. – И прикрыв ладошками рот, я испуганно прошептала. – Ой, мамочки…!!
Глаза у Алексея при этих моих словах стали круглыми, как у перепуганного совенка. С минуту он смотрел на меня в растерянности. Потом выражение его лица стало быстро меняться. Испуг сменился гневом, а я подумала, не залезть ли мне на всякий случай под стол, как говорится, от греха подальше. Гнев в себе долго он удержать не мог, поэтому рявкнул так, что задребезжали стекла в кафе:
– А ну живо, в гостиницу! За вещами! Немедленно! Поживешь пока у меня! – И предвидя мои возражения, добавил сурово. – Я сказал, поживешь у меня, значит, поживешь! И не вздумай вредничать! Оставь свои идиотские рефлексии до другого раза!
Я опять, на всякий случай шмыгнув носом, прикинувшись невинной овечкой, промямлила:
– Я и не собиралась возражать… С чего ты взял?
За нашими эмоциональными разговорами, мы не заметили, что Людмила Марковна уже некоторое время стояла неподалеку от нас с тревожным лицом вслушиваясь в наши разговоры. Я воззрилась на женщину в недоумении, словно не понимая, откуда она тут взялась. Откуда, откуда… От верблюда! Орать меньше надо было, не в лесу чай. А теперь еще и с ней объясняться придется, что, да почему. Вот же еще напасть где! А в моей ситуации, чем меньше народа будет в курсе всего происходящего, тем лучше. Но сейчас уже об этом думать было поздно. Алеша проследил мой взгляд и тоже заметил стоявшую почти рядом женщину. Они несколько секунд смотрели друг на друга со значением, а затем, Людмила Марковна, с тяжелым вздохом, проговорила:
– Ничего я знать не знаю… А вы пельмешки-то ешьте, а то, поди остыли совсем… – И развернувшись, не спеша, с достоинством, направилась обратно, на кухню.
Я, словно под гипнозом, нацепила пельмень на вилку и затолкала его в рот. Вкуса совсем не чувствовала, да и есть совсем не хотелось, но раз Людмила Марковна сказала «ешьте», значит, надо есть. И тут внезапно я вспомнила. Чуть не подавившись пельменем, я почти заорала:
– Письмо!!!
Алеша, собирающийся тоже слегка подкрепится, даже вилку из рук выронил. Поперхнулся, сильно закашлявшись. Я услужливо подсунула ему стакан с компотом. Сделав несколько глотков и с трудом отдышавшись, он с легким возмущением спросил:
– Какое письмо?! Ты о чем вообще?!
Я начала лихорадочно рыться в своей сумке, и наконец вытянула оттуда конверт из серой невзрачной бумаги, и потрясла им в воздухе.
– Письмо, которое меня попросил передать старику Сеня! – Я покрутила конверт перед глазами, будто ища на нем все ответы на свои вопросы. Потом вопросительно уставилась на Лешку, и тихо спросила. – Как ты думаешь, теперь мы можем его распечатать и прочитать?
Алеша, не сводя взгляда с конверта, уверенно ответил:
– Не просто можем! Должны это были сделать уже давно! Может тогда что-то и поймем!
Я, ободренная его поддержкой, стала аккуратно открывать конверт кончиком своей вилки. Там лежал обычный листок, свернутый вдвое. Развернув его, я прочла несколько строк, написанных ровным и убористым Сениным по черком. «Авдотий Яковлевич, доски уже у меня. Погружены в машину. Но доставка пока откладывается. Вы не волнуйтесь, машина стоит под надежной охраной, так что доски не разворуют. Выздоравливайте.» и внизу размашистая подпись и дата. Я протянула листок Алеше. Он недоверчиво покрутил его со всех сторон, и разочаровано протянул: