За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии
Шрифт:
Петр же настолько загасил гражданские свободы и исказил развитие цивильного общества в стране, сместив весь акцент на погоны, что в послепетровскую эпоху все перевороты в стране осуществляли исключительно военные, как в какой-нибудь латиноамериканской или африканской стране. Это вошло в историю как «гвардейское столетие». Именно гвардия военизированного Петербурга целую сотню лет определяла российскую политику и персоналию царя. Почитай, все самодержцы послепетровской эпохи — ставленники гвардии. Гвардия свергала неугодных ей царей, душила их шарфами, била табакерками… Последнее выступление этой расфуфыренной и обнаглевшей публики состоялось в декабре 1825
Ключевский полагал, что именно перенос столицы из старокупеческой Москвы с обширным городским населением в полувоенный Санкт-Петербург, где кроме бюрократических контор, штабов и адмиралтейства поначалу ничего и не было, оторвал власть от того единственного городского народа, который и мог с ней говорить на равных.
Именно Петр «на промышленной основе» внедрил в общество политический сыск. То есть создал самое настоящее и, быть может, первое в мире полицейское государство. Именно он пронизал всю плоть государства штатными фискалами и добровольными доносчиками. За неосторожное слово можно было в момент попасть на дыбу. Простая баба, проходившая мимо повешенных стрельцов, перекрестившись, произносит «Кто знает, виновны ли?» И тут же попадает в пыточные подвалы. Да не одна, а с мужем. Допытываются: кто подучил крамолу говорить?
Полицмейстер Санкт-Петербурга, некий Девиер, навел на обывателей такой ужас, что весь город дрожал при одном упоминании его имени. А прусский посол Мардефельд писал, что полицмейстер вымогает взятки и непомерно притесняет население.
Засилье полицейских и армейских погон (армия при Петре больше исполняла роль внутренних войск, нежели боролась с неприятелем) усугублялось полным развалом судебной машины. До воцарения Петра какая-никакая, но была личная неприкосновенность. Были целовальники… Знакомое слово? Целовальник — это прямое свидетельство зарождавшегося на Руси до Петра гражданского общества. Так называли выборных, которые, давая клятву, целовали крест. Целовальники на общественных началах занимали самые разные должности и появились на Руси в конце XV века. Они были помощниками таможенных начальников, земских старост, а также исполняли роль присяжных в суде. Их избирали из местных авторитетных сограждан. Неплохое начало! Которое было выдрано с корнем петровской бюрократической бороной, не оставившей в России ни одного зеленого ростка. А вместо суда с присяжными (целовальниками) возникла петровская карательная машина, пытками вырывавшая признание. Что нам очень знакомо по сталинским временам.
Но самое главное, что нужно отметить, — именно с Петра народ российский раскололся на два народа — аристократический и «черный». При этом первый народ жил интересами, никак не пересекающимися с интересами второго. «Верхний» народ одевался по-другому (по-европейски), брился, в отличие от «нижнего» — крестьян и посадских. У аристократии была иная система ценностей, иной язык (многие дворяне в послепетровские времена даже не умели писать по-русски, а только по-французски). Это, конечно, мешало формированию единого буржуазного национального государства. И, в конечном счете, привело к трагедии 1917 года.
На протяжении всей истории нашего многострадального отечества мы видим одно и то же: едва проклюнутся где оттепельные ростки, как сразу находится очередной великий государственный деятель, который начинает эти ростки усиленно затаптывать под громкие патриотические фанфары и фразы об усилении государства и наведении порядка. Такое ощущение, что государство
Петр I, заложивший фундамент колоссального здания этой бюрократии (справедливости ради отметим, что котлован был отрыт еще до него — татарами) и введший свою знаменитую «Табель о рангах», не представлял, какое тяжкое наследство он оставляет своим венценосным преемникам.
Будучи зависимыми не от капитала, а от бюрократии, русские цари и царицы все более и более укрепляли роль аппарата, давая служилому люду все новые послабления, и вскоре дух Табели о рангах воцарился над необъятной империей.
Анна Иоанновна несколькими указами сильно облегчила служивую судьбу дворянства. Она разрешила уходить в отставку в 45 лет. Позволила начинать службу номинально, то есть едва ли не с самого рождения родители приписывали годовалого мальчика к какому-либо полку, и он «тянул солдатскую лямку» параллельно с игрой в бирюльки, год от года рос в чинах и к моменту совершеннолетия достигал уже звания поручика, если не выше. Многодетным дворянским семьям разрешено было и вовсе часть детей от службы освобождать. Да и служба особо не парила: всегда можно было, сказавшись больным, отправиться в длительный отпуск в собственное поместье.
Елизавета разрешила образованным юношам, избравшим карьеру чиновника, начинать ее не с самого низу, а перепрыгивать через несколько ступеней иерархии.
Петр III издал манифест, который и вовсе освободил русское дворянство от необходимости службы.
Екатерина II в нескольких манифестах подтвердила дарованные Петром III вольности, присовокупив от себя еще добрую горсть привилегий, которые затрагивали всю чиновную и помещичью элиту России.
В общем, петровские строгости как-то подрассосались, запах крови и вид плахи подрассеялись. И с чиновным аппаратом произошло то же самое, что и в XX веке после смерти Сталина. Выстроенный так, что его колеса непременно должны смазываться кровью, он, потеряв эту смазку, вовсе перестал работать.
При той же Екатерине было постановлено всем высшим чиновникам, безупречно отслужившим семь лет, присваивать очередное звание. Павел сократил этот срок до четырех лет. При этом должность мог занять только человек, имеющий соответствующее звание, точнее, чин. Иными словами, достаточно было не спорить с начальством и тихо сидеть на месте, чтобы гарантированно получать повышения — и в званиях, и в должностях, коли соответствующие вакансии освободятся. Это автоматическое повышение по службе значительно усилило аппарат. И ослабило корону.
Пагубные последствия Табели прекрасно понимали многие современники. Князь Петр Долгоруков, например, сокрушался: «Император всея Руси… полностью лишен права, на которое могут притязать не только все конституционные монархи, но даже и президенты республик — права выбирать себе чиновников. Чтобы занять в России должность, надобно обладать соответствующим чином. Если монарх отыскивает честного человека, способного выполнять известную функцию, но не состоящего в чине… он не может его на нее назначить… Во всех цивилизованных странах человек, посвятивший 10–15 лет жизни учению, странствиям, земледелию, промышленности и торговле, человек приобретший специальные знания… займет государственную должность, где сможет выполнять полезное дело. В России все совсем иначе».