За границами легенд

Свительская Елена Юрьевна

— Поразвлекался с нею — и бросил!

— Что ж, раз ты против — воля твоя, — мужчина вдруг книгу на подоконник положил, — Но подарок я тебе всё же оставлю. Уверен, он тебя порадует.

— Да сгинь ты вместе со своим подарком! — его самоуверенность стала последней каплей.

Соскочила с кровати, к окну бросилась, книгу его схватила и выкинула.

Взметнулись, выпадая из разжавшихся страниц листы тонкой бумаги с картинками…

Один упал на подоконник.

Девушка, молоденькая, в простом платье с красивой красной вышивкой, причём, судя по узорам и нашивкам на плечах, красным, по форме их и вышивки —

из Черноречья. Она сидела у дерева, расчёсывая пальцами длинные густые рыжие волосы. Светлая картина, нарисованная акварелью, нежные, тусклые цвета. Её красивое свежее веснушчатое лицо.

Задрожав, опустилась на колени у подоконника, протянула к картине дрожащие руки.

Эта девушка, даже девочка ещё… это была моя мама. Совсем ещё молодая… спокойная… не было ещё морщин у её ясных добрых глаз, да морщинки на лбу ещё не было… словно и не было ничего…

Взгляд подняла на эльфа. Мужчина грустно смотрел на рисунок и на меня.

А ведь он видел её давно. Когда ещё она была другая.

Взгляд опустила на простолюдинку, расчёсывающую волосы. Какая она… красивая… и эти движения её рук… женщина из простого народа, но сколько в её движениях красоты… и эти рыжие чуть поблёскивающие волосы, так выделяющиеся на фоне бледных её рук и светлого полотна платья…

А ведь когда-то она была такой. Когда ещё ничего не было. И, наверное, она могла так спокойно сидеть где-то в лесу и улыбаться. И…

Мои руки снова дрогнули. Это… это место!

— Ты там была? — глухо спросил Хэл, — В том месте?

— Была, — сказала растерянно, — Не раз. Оно… как будто оно укрывало меня от тех, кто хотел меня увидеть.

Посмотрела на него, а отец улыбался, как-то тепло. Совсем иначе, чем обычно. Впервые видела, чтоб он улыбался так красиво, светло, живо… по-настоящему… и…

Снова посмотрела на маму.

Он нарисовал её такой. Выходит, он её такой увидел?

— Ты её тогда заметил? Когда она расчёсывала волосы?

— Прежде, — эльф грустно улыбнулся, — Немного прежде. Ещё до того как начался дождь и она повела меня прятаться там.

Она… повела его?..

— Там всё и случилось, — отец кивнул на рисунок, — Мы зачали тебя под теми деревьями. Не удивительно, что то место помнит тебя и хранит, — вздохнул, — Люди не помнят уже, а эльфы знают, что с тем местом, где мы зачаты были и где родились, у нас сохраняется невидимая связь. Особенно хорошо, если оно на природе или рядом. Если лес — лучше всего. Он будет хранить того ребёнка, что был зачат или рождён в его объятиях. Увы, люди почему-то родными считают дома, кучи брёвен или дерева.

— Но… — я замялась.

Хэл сказал, что мать сама его туда повела. Это… она, что ли, не против была? Или… сама хотела? Лечь с ним рядом?..

Мужчина наклонился, подбирая другие листы. Другие картины. Там тоже мелькнуло что-то рыжее. Я вскочила, перегнулась через подоконник, вглядываясь. Тоже мама?!

Хэл, собрав все листы, аккуратно сложив, ещё раз смахнув с них чуть прилипшей земли — мне протянул. Я перелезла через подоконник. В спешке подол подхватить забыла. И рухнула… в объятия отца. Он одной рукой меня удерживал, крепкой, уверенно, другой — рисунки, чтобы не помялись. И там, на верхнем, я снова увидела маму. Она сидела и, кажется, что-то слушала. Глаза её горели восторгом.

— Я был расстроен в тот день, — тихо сказал Хэл, — Думал о Кане, о всей этой истории. Сбежал, чтобы спрятаться ото всех. Но она почему-то смогла найти меня. Долго расспрашивала, в чём дело. Выслушать предлагала… я ей потом предложил сыграть.

— И изнасиловал.

— Я не… — отец смутился. И я из руки его вывернулась, вцепилась в бумагу, сохранившую след от моей мамы — и эльф сразу же их отпустил мне отдавая, — Я не собирался… И не насиловал её, — под моим мрачным взглядом грустно улыбнулся, — Однако совратил. Потом. Когда она потащила меня прятаться от дождя. Да сушила передо мной свои восхитительные волосы… а, ты не поймёшь!

Спросила с надеждой:

— То есть, ты решил, что она — красивая женщина?

— Очень, — отозвался мужчина глухо, — Милая, чистая, добрая, непредсказуемая… самые ясные глаза из всех, что я видал… самая настоящая доброта и забота из тех, которые я получил… жаль, что я вовремя не пришёл… я не понял… — лицо протёр устало, но не пряча.

И сказал это так отчаянно, что я ему почему-то поверил.

Выходит… ему даже нравилась моя мама?.. Добротой…

— Знаешь, — он повернулся ко мне, горько улыбаясь, — Я ведь мечтал забрать её с собой. В какой-то миг мечтал… и обнимая её, я хотел остаться с ней… И она оставила мне частичку своей плоти и своей души. Подарила мне тебя. Ты продолжение её. И моё. Часть твоей матери я всё-таки унёс за собой, пусть и спустя года…

— Но… — начала и замолчала.

Странно это было. Что чистопородному эльфу, да ещё и королю их, понравилась обыкновенная человеческая девушка, да ещё и обычная селянка. Но… он так говорил о ней. Так рисовал… тщательно… те мгновения, что видел… Ещё тогда, после того, как переспал. Или уже после, вдруг вспомнив, тоскуя. Он ведь их четырнадцать штук нарисовал, а для этого нужно время… и память, чтобы так хорошо запомнить все детали, её движения, её выражение лица и глаз… он её хорошо запомнил, хотя вроде видел один день… странно… Или… отец нарисовал их сегодня, для меня? Но, всё-таки, он её хорошо запомнил. Или у него были и другие рисунки, сделанные раньше.

Взглянула на него вопросительно.

— Так… — голос эльфийского короля дрогнул, — Ты позволишь мне хоть раз полить памятное дерево для неё?

И он выглядел таким потерянным и искренним… впервые за долгое время был искренним…

Мне не хотелось расставаться с рисунками, хотелась сидеть и любоваться мамой, долго. Но я заставила себя оторваться от рисунков — в дом их отнесла, подальше от окна и чуть другой книгой приложила уголки, мамы не касаясь, чтобы ветром не унесло. И кувшин взяла для воды. Хэл улыбался, счастливо улыбался, меня дожидаясь.

И руки к кувшину невольно протянул. Я отдала. Если его это успокоит.

И к ближайшему ручью мы пошли молча. Он так серьёзно нёс кувшин. Омыл егов ручье, тщательно, прежде чем водою наполнить. Поднялся медленно, чтоб ни капли не расплескать.

Я невольно подумала, что, может, этот мужчина любил её? Мою маму? Хотя бы на миг? Иначе почему он такой робкий и серьёзный сейчас? И для чего он так много рисовал её? А он молчал, погружённый в свои мысли. И не решилась его из мыслей его вырывать. Может, он вспоминал сейчас что-то доброе о ней. О них… или совесть его мучала, что тогда не защитил, а ей уже всё равно…