За гранью возможного
Шрифт:
Как правило, австриец выходил к нему ночью из своей комнаты, перекидывался парой-тройкой слов, делал круг, большой или поменьше, около дизеля и уходил. А сейчас вот разговорился.
Василий потянулся к сумке.
– Совсем забыл, мне тут мама поесть собрала, положила и на вашу долю.
– Он достал сверток, отрезал внушительный кусок розового сала с чесноком, ломоть черного хлеба и протянул сразу подобревшему Штефану.
Вместе поели, выкурили по цигарке душистого домашнего табачку. И только тогда австриец,
"Вот окаянный, за салом приходил, а я-то думал..."
Василий подождал с часок, осмотрел трактор - работает нормально - и осторожно выскользнул со двора.
На набережной в кустах его уже поджидал Николай. Чтобы зря не рисковать, на Первомайскую они пробрались дворами. На улице не было ни души. Из окна дежурной комнаты пожарной части сквозь зашторенное окно пробивалась слабенькая полоска света. Кругом стояла тишина, только слышно было, как шелестит на ветру листва.
К двери подошли вдвоем. Николай достал ломик и поддел петлю. Быстро открыли дверь. Василий вошел, Николай прикрыл за ним дверь.
Василий включил фонарик. Вниз вела деревянная отлогая лестница, из глубины тянуло сыростью. Василию показалось, будто часто и громко затикало. Замер. Это колотилось его сердце. Пересилив страх, начал спускаться. Впереди мелькнули кабель в свинцовой оплетке, трансформатор. Василий достал из-за пазухи сверток, развернул.
Сверху слабо, тревожно постучали. "Предупреждение. Должно быть, кто-то показался..." Василий выдернул чеку, сунул связку из мины и тола в трансформатор и, спотыкаясь, стал подниматься.
На улице было тихо. Приоткрыл дверь и вышел осторожно.
Николай смотрел за угол, рукой показывал, чтобы Василий торопился.
Было темно, однако патруль их заметил. Раздался властный окрик.
Друзья юркнули в первый попавшийся двор, перемахнули через забор. За ними послышались крики, топот. Опять забор, на этот раз каменный, сад... Давно в ночи затерялся шум погони, а они все бежали и только на набережной расстались. Николай пошел домой, Василий - к трактору, где ждала его новая неожиданность.
Около дизеля сидел старший бригады Иван - кляузный, неприятный человек.
– Почему от рабочего места уходишь?
– напустился он на Василия.
– Да я... купаться ходил, - оправдываясь, проговорил Василий, что-то на сон потянуло.
– Купаться?
– подозрительно щурясь, переспросил Иван. И тут же сунул под нос Василию костлявый кулак.
– Смотри у меня!
– А что, искупаться нельзя?
– вытирая рукавом мокрое лицо, шею, виновато проговорил Василий.
– Нельзя.
– Иван встал, придирчиво, словно выискивая что-то, обошел двор и, снова погрозив кулаком, ушел, посеяв в душе Василия сомнение, тревогу.
Василий огляделся, увидел свою раскрытую сумку. "Ковырялся, гад".
Утром, сменившись, он решил заглянуть на Первомайскую. Дорогу ему преградил полицай - проход по улице был закрыт. Угол дома, где был вход в подземелье, разворочен, на мостовой валялись кирпичи, бревна, доски...
Родные Севко жили у самого рынка и потому уже знали о ночном взрыве, с нетерпением ждали Василия. Как только он сказал, что надо немедленно уходить в лес, сразу стали собираться.
Опасения Василия были не напрасны. Едва они ушли, в дом нагрянули фашисты. Привел их Иван.
В лесу - опять неожиданность. Когда он проходил мимо хатки Рабцевича, из нее вышел Александр Пекун. При виде его Василию стало не по себе. Он знал Александра как переводчика и секретаря самого гебитскомиссара Клейна. По городу Александр всегда ходил с важным, надменным видом. Василий опасался его. И вдруг - он в лагере. "Значит, свой?! Так вот чья граната влетела в кабинет главного фашистского палача города".
После беседы с Рабцевичем Василия зачислили в группу Синкевича. Отца, мать и сестру определили в соседний семейный партизанский лагерь.
* * *
В журнале отряда появились записи о новых диверсиях на железной дороге.
31 мая группа Синкевича на перегоне Городище - Парохонск взорвала эшелон противника с живой силой и техникой. Разбила паровоз и семь четырехосных вагонов, повредила две платформы с автомашинами.
1 июня группа Игнатова на перегоне Барановичи - Лесная пустила под откос эшелон противника с военными материалами. Были разбиты паровоз и одиннадцать вагонов. Уже возвращаясь с диверсии, переходя Варшавское шоссе, игнатовцы взорвали восемь телеграфных столбов и шестнадцать столбов проводной сети.
5 и 7 июня отличилась группа Громыко. В районе станций Малковичи и Люща она подбила из ПТР два паровоза противника, везущие воинские составы с танками и автомашинами.
8 июня диверсию совершила группа Девятова. На железной дороге Барановичи - Лунинец она взорвала вражеский эшелон. Было повреждено две платформы, паровоз и четыре вагона с военным имуществом...
Между тем обстановка в районе действия отряда накалялась. Гитлеровцы скапливались в Логишине. В город вступили новые фашистские пехотные части, танки, артиллерия.
Сосредоточение вражеских сил недалеко от базы отряда объясняли следующим. Возможно, фашисты, потеряв надежду разгромить партизан силами местных гарнизонов, попросили помощи у командования и теперь готовили крупную карательную экспедицию, а может быть, они укрепляли город в связи с ожидаемым наступлением Советской Армии. О том, что такое наступление готовится, Рабцевич узнал еще в конце мая, из радиограммы Центра. Приказывалось немедленно направить в район Бобруйска разведывательно-диверсионную группу с заданием - сорвать план взрыва отступающими фашистами важных объектов города. В Бобруйск снарядили группу Бочерикова...