За гранью
Шрифт:
— Что слышно? — обратился к ней Бэнкс.
— Пока все почти без изменений, сэр. Люси Пэйн держат на седативных препаратах. Доктор сказал, мы сможем поговорить с ней только утром.
— Отпечатки пальцев у нее и мужа взяли?
— Да, сэр. И одежда уже в лаборатории.
— Отлично. А во что она была одета?
— В ночную рубашку и домашний халат.
— Ну а как Теренс Пэйн? Как его самочувствие?
— Пока держится. Но врачи говорят, даже если он выживет, то останется, как бы это поделикатнее выразиться, овощем… Повреждения серьезные. Осколки костей черепа проникли в мозг. Им кажется… ну…
— Смелее, Карен.
— Они утверждают, сэр, что полицейский, который его… арестовал, применил гораздо
— Рассержен? Вот не было печали! — Бэнкс представил себе, до каких размеров будет раздуто судебное дело о нанесении Пэйну мозговой травмы, если он выживет. Пусть лучше это волнует начальника окружной полиции Хартнелла, а иначе зачем окружные начальники вообще существуют на свете? — А как чувствует себя констебль Тейлор?
— Она дома, сэр. При ней ее подруга, тоже констебль, откуда-то с запада Лидса.
— Ну хорошо, Карен. Поручаю тебе и дальше поддерживать нашу связь с больницей. О любых изменениях в состоянии наших пациентов — всех без исключения — я хочу знать немедленно. За это отвечаешь ты, договорились?
— Да, сэр.
— Нам также понадобится офицер, который займется контактами с семьями. — Он жестом указал в сторону дома. — Родителям Кимберли необходимо сообщить о случившемся, прежде чем они услышат об этом из новостей. И надо будет доставить их на опознание тела.
— Я займусь этим, сэр.
— Нет. Спасибо, что предложила свои услуги, Карен, но у тебя и так забот выше головы. А общаться с родственниками — очень неблагодарная задача.
Карен Ходжкинс кивнула и направилась к своей машине. Сказать по правде, Бэнкс не считал, что Карен обладает манерами и навыками, необходимыми для того, чтобы поддерживать контакты с семьями жертв. Выслушав ужасную новость, родные сначала откажутся верить, а затем последует бурное излияние скорби. Тут Карен, Бэнкс был в этом уверен, расстроится, смутится и может совершить непроизвольную бестактность. Нет. Он, пожалуй, пошлет пухлого коротышку Джонса. Констебль Джонс, вечно неряшливый и растрепанный, умеет смотреть так, что кажется, будто сочувствие и заботу излучает каждая его пора. Ему бы не в полицию идти, а в приходские священники… Что говорить, когда команда формируется из подразделений, рассредоточенных по такой большой площади, хорошо знать каждого привлеченного к делу офицера просто невозможно. Ну как тут правильно распределить обязанности? А ведь исполнение конкретной полицейской работы следует поручить именно тому человеку, кто справится с ней лучше остальных. Одно неверное кадровое назначение может провалить все расследование.
Бэнкс еще не привык командовать большим подразделением и принимать весь груз ответственности на свои плечи. Ему казалось, он недостаточно компетентен, чтобы справиться со всеми проблемами разом — не научился, так сказать, жонглировать таким большим количеством шаров. Он уже успел совершить несколько мелких ошибок и порой неправильно вел себя с подчиненными. Дело дошло до того, что ему стало казаться, будто ему специально выделили людей, обладающих чрезвычайно низкой квалификацией. С небольшой командой работать намного легче — имея дело с Энни, Уинсом Джекмен, сержантом Хатчли, он держал в голове любую, даже самую мелкую деталь расследования. Совсем как на службе в Столичной полиции, разве что там он чаще получал, чем отдавал приказы. Теперь он инспектор, но настолько ответственного дела ему никогда не поручали.
Бэнкс сунул в рот вторую сигарету, но не успел прикурить, как очередной автомобиль въехал за ограждение. Из него выпорхнула доктор Дженни Фуллер, с трудом справившись с портфелем и набитым битком кожаным рюкзаком, и стремительно, будто опаздывая на важную встречу, двинулась к Бэнксу. Растрепанная рыжая грива спадала ей на плечи, глаза зеленели, как трава после летнего дождя. Веснушки, мелкие морщинки в уголках глаз и чуть кривоватый нос, которые, как она считала, ее уродуют, делали ее внешность только более привлекательной.
— Доброе утро, Дженни, — приветствовал ее Бэнкс. — Стефан ждет в доме. Ты готова?
— Готова к чему? К «Йоркширской прелюдии»?
— Нет. Это будет «Вы уже проснулись?» [6]
Дженни через силу улыбнулась:
— Рада видеть тебя в форме, даже в такую несусветную рань.
Бэнкс посмотрел на часы:
— Дженни, я здесь с половины пятого. А сейчас почти восемь.
— Об этом я и говорю, — сказала она. — Несусветная рань. — Она посмотрела на дом. На лицо ее легла тень мрачного предчувствия. — Все так плохо, да?
6
«Йоркширская прелюдия» и «Вы уже проснулись?» — популярные радиошоу; в первом обсуждаются любовные игры, предшествующие сексу; во втором — впечатления от ночи.
— Ужасно.
— Пойдем вместе?
— Нет. Я все уже видел. Поеду доложусь Хартнеллу, иначе мне не поздоровится.
Дженни сделала глубокий вдох, стараясь подготовиться к тому, что ей предстояло увидеть.
— Ладно, — сказала она. — «Смелей, Макдуф». [7] Я готова. — И направилась к дому.
У начальника окружной полиции Филипа Хартнелла был, как и положено руководителю его ранга, громадный кабинет, казавшийся еще больше, поскольку был почти пуст. Хартнелл совершенно не заботился о том, чтобы чувствовать себя здесь как дома. Помещение, в котором он сидел, казалось, кричало во весь голос: «Это служебный кабинет и ничего больше!» На полу конечно же раскинулся ковер — начальник окружной полиции, несомненно, достоин ковра в кабинете, — у стены стоял шкаф для хранения документов, впритык к нему — книжный шкаф, заполненный юридическими справочниками, а на письменном столе Хартнелла, рядом с нетронутой книгой для записей, лежал гладкий лоснящийся ноутбук и единственная папка для бумаг цвета буйволовой кожи.
7
Шекспир У.Макбет, акт 5, сцена 8. (Пер. М. Лозинского.)
И больше ничего. Никаких семейных фотографий. Украшали кабинет — если это можно считать украшением — карта города на стене да вид из окна, выходящего на рыночную площадь и автобусный вокзал, где-то позади которого из-за железнодорожной насыпи выглядывала башня лидской приходской церкви.
— Садитесь, Алан, — приветствовал Бэнкса шеф. — Чай? Кофе?
Бэнкс провел ладонью по макушке:
— Предпочел бы черный кофе, если это не очень хлопотно.
— Вовсе нет.
Заказав по телефону кофе, Хартнелл откинулся на стуле. Стул угрожающе заскрипел.
— Необходимо смазать это дурацкое сооружение, — поморщился он.
Хартнелл, которому было под сорок, был примерно на десять лет моложе Бэнкса. Ему повезло: его продвижение по службе проходило в соответствии с ускоренной схемой кадрового роста, основанной на том, чтобы предоставить способным молодым парням шанс занять командные должности до того, как они превратятся в нетвердо стоящих на ногах старых пердунов. Бэнкс не попал в число избранных, он заработал свое повышение по службе старым традиционным способом, пройдя трудный путь, и, подобно многим другим, кому выпала та же участь, с некоторой подозрительностью относился к таким скороспелкам, которые изучили все, кроме самой полицейской работы, зато хорошо разбирались в стоящей за ней политической кухне.