За грибами в Лондон (сборник)
Шрифт:
«И даже покойники?» – чуть было не брякнул я, но вовремя остановился. Но Рене, кажется, просек мою мысль и поглядел на меня еще более строго.
– И даже русские сторожа русских кладбищ! – гордо произнес он. – И именно он нас и ждет.
– Потомок аристократа? – уточнил я. Аристократы – педанты, знаю я.
– Нет. Местный бомж, – уточнил Герра. – После того, как по пьяни утонула в море его жена, он совсем было опустился, и я устроил его сюда. И он снова обрел свое достоинство. И сейчас ничто не помешает ему через десять минут запереть ворота и уйти обедать на неопределенное время.
Во, гордый человек!
– А нельзя ему позвонить?
– А что это изменит? – пожал плечом Рене.
Однако пошел в свой кабинет и некоторое время там разговаривал. Вышел довольный.
– Я сказал ему, что приведу
Мы ехали вверх по крутым асфальтовым улицам, сквозь решетки торчали ветви с цветами.
Остановились у деревянных ворот в высокой насыпи. Рене постучался бронзовой стучалкой в виде ладони. И калитка открылась.
Худой бородатый мужчина, в строгих очках.
– Писатель из Петербурга Валерий Попов, – познакомил нас Рене. – А это – Алексей Иванович.
– Хорошо. Я буду у себя!
Сухо кивнув, сторож наш встал на четвереньки и залез в пересохший шалаш у стены.
Мы поднялись к кладбищу. Мраморное, белое, слепящее, оно поднималось к ярко-синему синему небу почти вертикально. Сзади нас, под горой, лежало лазурное море.
«Отличное местечко!» – чуть не вырвалось у меня.
Но я сдержался, стал почтительно разглядывать плиты. Ого! Адамович. Бобринский (внебрачная ветвь от Екатерины Второй), Жемчужников (автор Козьмы Пруткова), Малявин, гениальный художник. Юденич! Юрьевская (моргантическая жена Александра Второго). Романовы, Гагарины, Оболенские, Волконские.
Зашли в храм, венчающий кладбище, на самом верху. Мраморные доски с фамилиями офицеров русской императорской армии, скончавшихся в Ницце с 1921 по 1951 год.
Стали спускаться. Сверху слепило солнце, снизу – море. Остановились у шалаша.
– Надо поблагодарить Алексея. Здесь так принято! – сказал Рене.
Алексей и сам уже выполз, встал, показавшись вдруг крупным, значительным. Я неуверенно трогал правой ладонью мелочь в кармане брюк – дать?
– Что же вы, Валерий Георгиевич?! – вдруг строго произнес он. – Я так на вас надеялся – но вы как-то сникли. Что вы написали за последнее время? «Горящий рукав». И только. Простите, разочарован.
И он уполз в шалаш. И все? Аудиенция окончена? Я стоял потрясенный. Получил выволочку! И где? На кладбище! Правда, кладбище знаменитое, «населенное» гениями. И даже сторож здесь – эрудит.
– Не расстраивайтесь! – произнес Рене, когда мы сели в машину. – Просто пока мы ходили, он залез в Интернет. В Интернете, сами понимаете, сведения не полные. Не хотелось ему показывать, что он что-то не знает. Ведь на таком кладбище работает!
– Рабочая гордость! – Я все понял. – …Да нет. Он прав! Надо больше работать!
В следующий свой приезд в Ниццу я привез гору своих новых книг – сунуть в его шалаш, показать, что слова его меня вдохновили. Но Рене сказал мне, что Алексей на том же кладбище, но уже, увы, не как сторож.
Встречи на высоком уровне
С самым знаменитым русским писателем-современником Сергеем Довлатовым мы познакомились в гостях. Вышли вместе и направились к нему, купив по привычке тех лет одну вещь. Сели и только хотели разлить – как вдруг вошла его строгая мама, Нора Сергеевна. «Познакомься, мама, это Валерий Попов!» Пытаясь отвлечь ее внимание от предмета на столе, Серега указал на меня. «Хорошо, что Попов, плохо, что с бутылкой!» – сурово сказала она. «Да нет, это моя. Он ни при чем!» – Сергей попытался спасти мою репутацию. «Да нет, это моя!» – Я благородно взял вину на себя. «Ну если не знаете, чья, – значит, моя!» – сказала Нора Сергеевна и сосуд унесла. Такова была первая встреча. Потом у него были неприятности, потом – эмиграция… Про последнюю нашу встречу с Довлатовым рассказать не могу, поскольку она намечалась, но не состоялась. Остались книги и всеобщая к нему любовь. Однако в США я все же оказался – по вызову другого знаменитого земляка из той же компании, Иосифа Бродского.
Были у меня встречи и с главами государств, правда, недолгие. В 2005 году, во время русского сезона на французской книжной ярмарке, однажды утром спустился по лестнице отеля на завтрак и обомлел: все, торжественно одетые, уже садились в автобус. Мой друг-москвич удивился: «А ты не знаешь? Едем сейчас в Елисейский дворец, на встречу с Путиным и Шираком!» «А я как же?» «Ну… переодевайся!..» Я успел! Правда, не совсем. Сбегая, увидел через стеклянную дверь, что автобус отъезжает. Я прыгнул. Стеклянная дверь гостиницы должна была, по идее, разъехаться, но не разъехалась. Не сработал фотоэлемент? Видимо, я превысил скорость света. Со страшной силой я ударился лбом в толстое стекло и был отброшен назад, на спину. Рядом был бар. Бармен кинулся ко мне, приложил ко лбу мешочек со льдом. Москвичи, хохоча, уехали. Полный провал! Вдруг рядом с моей головой оказались лакированные ботинки. Надо мной стоял красавец во фраке. Он с изумлением смотрел на меня. Потом обратился к бармену медленно-французски, но я понял! Спрашивал: «А где русские писатели?» Бармен показал на меня, лежащего на полу: «Вот, только этот». Я мужественно встал. Красавец, уже на русском, сказал мне, что он из Елисейского дворца, за русскими писателями. В итоге я, один-единственный представитель великой литературы, в огромном автобусе, по осевой линии мчался в Елисейский дворец. Передо мной торжественным клином ехали мотоциклисты в белых шлемах. Главы государств уже ждали, в роскошном зале с бархатными креслами. Мы подошли. Путин несколько удивленно посмотрел на меня. Видимо, хотел понять: где же остальные. С присущей мне находчивостью я сказал: «Я из Петербурга!» Путин кивнул, мол, тогда все ясно. Я поздоровался с ним, потом с Шираком, и тут в зал вошли остальные мои коллеги, глядя на меня с изумлением и завистью. Да, как-то вот так. Одни спешат занять места в автобусе, забывают друзей, но в результате почему-то опаздывают. Другие попадают в истории, переживают неприятности, падают – но в итоге почему-то побеждают. Имею я в виду не столько себя, сколько моих знаменитых коллег, о которых я рассказал в начале… Да, были в жизни встречи! Чего еще и желать? Осталась только встреча «на самом высоком уровне»» – но с ней, я думаю, лучше повременить.
Париж навсегда
Париж всегда был в нашем сознании городом счастья – и при встрече эту репутацию подтверждал. Роскошью, сиянием улиц, элегантностью и приветливостью прохожих он поразил меня в первый раз в восьмидесятые годы – особенно потому, что у нас тогда было неприветливо и хмуро. Советских туристов возили на красивых автобусах, Париж был городом уютных отелей, великолепной кухни и гениальной живописи. А каким же еще ему быть?!
Он все больше становился любимым городом, особенно когда приютил многих наших подпольных художников, бывших изгоев, с которыми мы у нас пили портвейн в мрачных подвалах, – Париж поселил их в красивых мастерских, оборудованных на месте прежнего рынка, «чрева Парижа», накормил их, напоил, прославил – теперь мы, приезжая к ним в гости, отмечали в престижнейших галереях открытие их выставок, чокаясь шампанским «Клико» и закусывая устрицами. Победа! Мы стали гражданами вольного мира! И он признал нас – читал наши книги, покупал картины, и любимей всех был первый город вольного мира – Париж! Помню, как я, счастливый, пьяный и молодой, шел по Елисейским полям!
Была у меня и своя история, связанная с Парижем, – завязавшаяся давно, еще в Ленинграде. Однажды я спешил по улице Маяковского, мимо знаменитого родильного дома имени профессора Снегирева. И у самого входа в приемный покой мы столкнулись вдруг, животом к животу, с прелестной молодой женщиной. Почему у нее был живот, понятно, а я просто был тогда слишком толст. Но не это главное! Главное – почему мы столкнулись! Я – потому что был в своих мыслях и ничего не замечал. А она – потому что (бывает ведь в жизни счастье!) читала на ходу мою книгу и тоже ничего не видела вокруг. Вот момент! Как мы оба обрадовались! «Какая встреча! Значит, все будет хорошо!» – сказала она.
И так и вышло. Через тридцать семь лет я с волнением рассматривал незнакомую публику, рассевшуюся на стульях передо мной на парижской книжной ярмарке. Есть ли хоть одна родственная душа? Кажется, есть! Женщина в первом ряду, по виду, по одежде типичная парижанка, реагировала на мои байки живо и, главное, быстро, еще до перевода. Своя? После выступления она неуверенно подошла. «Вы меня, наверное, не помните?» – «Почему же? Я все помню!» – «Да нет. Наша встреча была слишком мимолетной. Буквально на минуту – у родильного дома…» – «Так это вы? Как я мог вас забыть! Вы мой любимый читатель! Кто еще так читал меня, как вы!» – «И у меня все прекрасно – отличный сын, любит вас!»