За кулисами диверсий
Шрифт:
Впрочем, мой непосредственный шеф поставил тот же «наивный» вопрос, когда я доложил ему о вызове. «Не знаю, господин полковник, мне ничего не объяснили». — «Странно. Но надеюсь, вы не искали протекции, чтобы сбежать на другую работу?» — «Нет, уверяю вас. Я сам в полном неведении, о чем пойдет речь…»
Речь пошла именно «о другой» работе. Какой? На этот вопрос не дал мне ответа и майор, перед которым лежало мое личное дело. Сначала он задал мне тьму вопросов в отношении моих предков начиная с третьего колена, потом выразил удовлетворение от того, что я говорю на некоторых европейских языках, затем снял
— Привет, Шарль. Ты помнишь наш вчерашний разговор? Да… Он у меня. Думаю, что подойдет… Ты тоже? Ну и хорошо. Когда он должен явиться к тебе? Так, договорились…
Разговор шел обо мне, но я ничего не понимал. Майор явно забавлялся моим ошарашенным видом и тянул паузу.
— Не волнуйтесь. Возможно, вам предложат более интересную работу. Вы ведь не против?
— Какую работу?
— Это объяснит майор Мэртенс, к которому вы придете завтра к 10 часам утра вот по этому адресу.
Он протянул мне маленький листок из отрывного блокнота и встал из–за стола, давая понять, что визит окончен.
— Простите, мосье, а где работает майор Мэртенс?
— Узнаете завтра. Желаю удачи.
Я вышел из кабинета, зажав в руке маленький листочек с адресом. Французский философ Блез Паскаль высказал как–то не очень новую, но грустную мысль о том, что «человек — всего лишь тростинка, причем самая слабая в природе». Но, добавил он с приливом оптимизма, «…тростинка думающая». Моя голова тоже стала лихорадочно соображать. «Другая работа. Более интересная. Чего же тут плохого? Ведь не письма же меня пошлют разносить в конце концов со знанием четырех языков, хотя в нашем свободном мире случается и такое… Но почему столько таинственности в недомолвок?» На память пришло еще одно из изречений великих (я их коллекционировал всю жизнь) — на сей раз Иммануила Канта, которое очень любил мой покойный отец: «Мысль без содержания пуста, интуиция без концепции слепа». Адрес на листочке ничего не говорил моим мыслям, а концепция разговора с майором ничего не подсказывала моей интуиции. «Подождем до завтра, — подумал я, — утро вечера мудренее».
На следующее утро без пяти минут десять я нажал кнопку звонка у входа в здание, адрес которого был указан в листочке. Дверь открыл дежурный в военной форме: «Вы к кому?» — «К майору Мэртенсу». — «Ваши документы». Дежурный посмотрел список, затем дал мне бланк, который я должен был заполнить: фамилия, цель визита, с кем встреча, число, месяц и время заполнения бланка. Написав все, что требовалось, я вернул бланк. «Идите за мной», — сказал дежурный.
…Майор Мэртенс оказался очень высоким и сухопарым человеком с вкрадчивым голосом. Он предложил мне сигарету и задал несколько вопросов, из которых сразу же стало очевидным, что моя биография известна ему так же, как и мне: во всех тонкостях.
Поговорив затем о погоде и последних кинофильмах, майор вдруг спросил: «Хотите у нас работать?»
Скажу прямо, мне давно осточертела работа по подготовке пилотов, не столько из–за конфликтов с нашими ребятами, которым приходилось обучаться в трудных условиях, сколько из–за скандалов с американскими инспекторами. Я постоянно был перегружен, не получая взамен ни морального, ни материального удовлетворения.
— Господин майор, я, право, не знаю, чем мне нужно будет заниматься. Но исходя из того, что вы мне сейчас сказали, мне пока в принципе возразить нечего.
— Вот и отлично. Значит, договорились. Работа несложная. Вы будете моим помощником в некоторых делах, которые потребуют ваших знаний иностранных языков и умения держать язык за зубами. Это не каламбур. Вы начинаете свою карьеру в «Ж. И.», что означает служба безопасности и разведки. На прежней работе своему начальству пока ничего не говорите. Они все узнают в свое время.
Майор увидел, что я внимательно рассматриваю большую, во всю стену, карту Восточной Европы, висевшую над его головой, которая вся была усеяна красными, зелеными и белыми точками.
— С этой картой вы еще встретитесь, как только мы закончим некоторые формальности… До скорого свидания.
«Формальности» заняли не так уж много времени. Примерно через неделю мой авиационный полковник получил секретный приказ. Сказать, что он очень обрадовался моему «продвижению», было бы преувеличением. Я бы сказал даже, что он был крайне недоволен, даже взбешен фактом потери специалиста со знанием иностранных языков.
— Черт знает что творится в нашем государстве. Вот почему шла вся эта мышиная возня с вами… А вы тоже хороши! Не могли сказать заранее — я бы отстоял вас от «гестапо»…
Меня поразило сталь непочтительное отношение полковника к нашей разведывательной службе.
— Почему «гестапо»?
— А вы думаете, что разведка — это пансион для благородных девиц? Увидите, там зря денег не платят.
Шеф, теперь уже бывший шеф, не подал мне руки, хотя я вежливо и почтительно сказал ему: «Прощай те, господин полковник». Где мне было знать, что эту фразу я повторю слово в слово еще раз, через много лет, в других обстоятельствах и с другой интонацией…
Зимой 1951 года я перешел на новое место работы. Майор познакомил меня со всеми офицерами службы. Многие из них не очень пришлись мне по душе. Молчаливые, неприветливые, подозрительные. Все на одно лицо. А вот майор нравился мне с каждым днем все больше и больше. Обаятелен, демократичен. Никаких начальнических ноток в голосе, никаких признаков высокомерия. И свое «отцовское» напутствие, когда мы однажды остались тет–а–тет, он произнес непринужденно, как бы шутя, хотя речь шла о вещах довольно серьезных.
— Дорогой Иоханнес, поскольку отныне вы полноправный «акционер» нашей конторы, разрешите дать дружеский, а если хотите, начальнический совет. Все, что здесь услышите, увидите и прочитаете, имеет гриф «секретно» или «совершенно секретно». Простых дел и бумаг у нас, как правило, не бывает. Поэтому никому, даже самым близким людям, не следует говорить о том, чем вы занимаетесь. Я не хочу вас запугивать, но слишком откровенные беседы одного из бывших наших офицеров со своей болтливой женой на служебные темы кончились тем, что ему пришлось пустить себе пулю в лоб. Вы себе представить не можете, как мы, его коллеги, огорчились, узнав об этом. А супруга покойного огорчилась еще больше, когда ей сообщили, что она и пенсии за мужа получать не будет.