За лесными шеломами
Шрифт:
Венчание происходило в соборе Спаса Преображения. Свадебный поезд до него не доехал — дорогу преградил завал из брёвен. По обе стороны завала галдела праздничная толпа черниговцев.
— Почему закрыта дорога? Чего хотят эти люди? — спросила княжна, когда их сани остановились.
— Это наш древний обычай, — успокоил её Всеволод.
— Языческий обычай?
— Да, славянский.
— Откупайся, князь! — кричали из толпы. — Дальше не пустим!
Подъехал на коне тысяцкий [26]
— Плати пошлину, жених: ведь вон какое сокровище везёшь.
Всеволод подал ему увесистый мешок, лежавший на санном ковре. Люди мигом растащили завал и стали ловить шапками серебряный дождь, который щедро рассыпала вокруг рука тысяцкого.
Собор был переполнен. Горели все паникадила, подмигивая разноцветными светляками лампад. На клиросах сверкали хоругви, а вдоль стен в дорогих подсвечниках пылало множество свечей.
26
Тысяцкий — здесь: главный распорядитель на свадьбе.
Княжна Мария стояла рядом со Всеволодом, говорила и делала то, что ей по-гречески подсказывал один из русских попов. Всё происходящее казалось ей странным сном; перед глазами мелькали огни, лица, руки, шёлковые и парчовые одежды, а голоса певчих доходили словно издалека.
Епископу подали золотые венцы. Взяв один из них, владыка осенил им крест-накрест Всеволода и возгласил:
— Венчается раб божий Дмитрий, благоверный князь, рабе божией Марии, княжне православной.
Протянув венец для целования, Порфирий надел его на голову Всеволоду. Тот же обряд он совершил над княжной, а затем провёл новобрачных вокруг аналоя [27] .
27
Аналой (церк.) — высокий столик с покатым верхом, на который кладут иконы и книги.
При выходе из церкви молодых осыпали зерном, хмелем и маковым семенем. Девушки тайком старались коснуться одежд Марии — на счастье.
От свежего морозного воздуха у Марии закружилась голова, и княгиня оперлась на руку мужа. На площадь перед храмом княжеская челядь уже выкатывала бочонки с пивом и выносила столы с закусками.
Молодые прошли через площадь пешком, кланяясь по обычаю народу на все стороны и прося принять угощение. Наконец подали сани, и свадебный поезд тронулся в обратный путь. Впереди с иконами Христа и богоматери ехали дружки, за санями молодых тянулась шумливая толпа поезжан — все родные и гости, приглашённые на свадьбу.
Въехав на княжой двор, сани остановились у столовой палаты для пиров. Оттуда высыпали домочадцы и слуги.
Всеволод, не любивший многолюдных сборищ, с неудовольствием думал о том, что свадебный пир растянется теперь на несколько дней, а главное, всё время надо быть на виду, выслушивать хмельные двусмысленные шутки и казаться весёлым, когда на душе совсем не весело. Сидя за столом, он несколько раз ловил на себе озабоченный взгляд Марии, но среди гама гостей, смеха и песен заговорить с нею не мог.
Наконец молодых отвели в брачный покой, и они остались одни.
— Устала, княгиня? — ласково спросил Всеволод, помогая жене снять кружевную фату с обнизью из самоцветов и жемчуга.
Она благодарно улыбнулась и покачала головой:
— Нет, но я очень боялась.
— Чего?
— Сказать или сделать что-нибудь неуместное. Ведь я ещё не знаю русских обычаев.
— Разве свадьбы в твоей стране так не похожи на наши?
— Я росла в монастыре и только раз видела свадьбу, — ответила княгиня. — В тот день племянник грузинского царя Георгия женился на дочери великого визиря. Племянника, как и тебя, зовут Дэметрэ... Князь, а что означает твоё славянское имя?
— Оно означает «владеющий всем». — Всеволод усмехнулся. — Как видишь, это неправда. Пока у меня нет ничего, кроме тебя. И я не всегда владею даже собой.
— Ты всё время задумчив и печален. Хочешь, я стану твоим другом, и ты будешь поверять мне свои заботы? Вдвоём в этом мире не так страшно... Ты добрый?
— Я не думал об этом, княгиня. Но к тебе я постараюсь быть добрым всегда.
Всеволод привлёк жену к себе и поцеловал.
— Моя невестка решила, — сказал он, — что я человек удачливый. Везучий, — повторил он по-русски. — А что думаешь ты?
— Я думаю, бог нас не оставит, — шёпотом ответила Мария, — и буду молиться за тебя.
Глава 11
Год 1176-й.
К походу начали готовиться, как только первая капель с крыш проклюнула жёсткую корку наметённых за зиму сугробов.
Всеволод с утра до вечера пропадал на воинских учениях. Возвращаясь домой, он приносил с собой в горницу тревожные запахи кожаной сбруи, дыма и конского пота. Мария не раз укоряла его, что он-де и спать будет скоро в седле. Но князь в ответ только посмеивался.
В отсутствие мужа молодая княгиня любила возиться с Пребраной, десятилетней дочерью Михаила Юрьевича. Они вместе шили наряды для себя и для кукол или ходили кататься на санках со стриженских обрывов. Каждый день к ним наведывался отец Иван — учить обеих русской грамоте. Княгиня немилосердно коверкала язык, и Пребрана хохотала до слёз, глядя на старания бестолковой тётки произнести правильно самое простое слово.
— Да не «щитница», тётя, а «жит-ни-ца», — говорила она. — Щитница — это жена щитника, который щиты делает.
— Джит-ни-ца, — послушно повторяла княгиня, вызывая у племянницы новый приступ смеха.
Однажды в тереме появились незнакомые люди. Отец Иван сказал, что это приехали послы с Севера, из Залесской Руси, где лежит наследственный удел братьев Юрьевичей.
— Там много городов, святой отец? — спросила княгиня.
— Поболе десяти будет.
— И люди тоже говорят по-русски?
— Язык у нас по всей Руси един, княгиня, да вот беда: всякий город мыслить норовит по-своему...
Послов принимали на другой день, в покоях князя Святослава. Дружинник Гюря говорил тихо, с печалью в голосе, обращаясь к Михаилу: