За лесными шеломами

МОЕЙ МАТЕРИ

ЕЛИЗАВЕТЕ ПЕТРОВНЕ

ПОСВЯЩАЮ

«...И

пришли мы к устью реки. И от реки этой исходил свет вдвое сильнее земного, и мы взглянули на четыре стороны земли и неба. И там дули ветры не такие, как дуют здесь. Ибо ветры были разноцветные: западный был зелен, восточный подобен цвету жёлудя, ветер от полуночи — как чистая кровь, а полуденный — снежно-бел...»

Мальчик отложил в сторону «Сказание о Макарии Римском» и задумался. Далеко-далеко отсюда, на его родине, тоже дуют ветры не такие, как здесь. Летом над Клязьмой, над её пойменными луговинами, бродят между трав тугие зелёные ветры, зимой же они снежно-белые и студёные и зовутся метелями.

«Хоть бы скорее вернулся из похода Михаил», — подумал мальчик и вышел из комнаты.

Переходы Вуколеона, обиталища византийских императоров, были выложены мозаичными звёздами. Тут всегда прохладно и пахнет морем, потому что дворец стоит на самом берегу, где Босфор сливает свои воды с Пропонтидой.

Шаги мальчика звонко повторялись мраморными сводами коридоров. Вдоль стен через каждые тридцать локтей недвижно, словно околдованные взглядом Медузы Горгоны, застыли воины дворцовой стражи. Но вот одна из статуй чуть покачнулась и тихо сказала по-русски:

— Будь здоров, княжич Всеволод Юрьич.

Мальчик слегка наклонил голову и прошёл мимо. Его не удивило, что к нему обратились на родном языке: среди дворцовой стражи, кроме варягов и германцев, было немало выходцев из Руси. Удивило другое: это полузабытое имя — Всеволод. И во дворце, и в школе его всегда зовут крещёным именем — кир Дмитрий. «Кир» по-гречески значит «господин», «повелитель».

«А над кем я повелитель? — Мальчик усмехнулся, и в его сердце снова шевельнулась ненависть к Андрею. Обида на него сидела в сердце, как колючка боярышника. И даже теперь он не мог выдернуть эту отравленную занозу. — Вот уже седьмой год Андрей держит нас на чужбине. А вся вина наша в том, что мы родились от другой матери».

После смерти первой супруги, дочери половецкого хана, великий князь Юрий Владимирович Долгорукий женился на греческой принцессе Елене из царствующего дома Комнинов. Андрей всю жизнь не любил и боялся мачехи. Ему чудилось, будто она хочет сделать наследником великого князя одного из своих сыновей. И когда Юрий Владимирович умер, властолюбивый и мнительный Андрей выслал меньших братьев и мачеху сюда, в Византию. Всеволоду было тогда восемь лет.

Император Мануил I Комнин, правда, встретил изгоев ласково и даже дал в удел Васильку, старшему из братьев, несколько городов по Дунаю. Но за это русская дружина, пришедшая с княжичами, должна была стеречь чужое порубежье и проливать кровь в обмен на византийскую похлёбку. Потомки грозного Ярослава, перед одним именем которого содрогался Цареград, сделались у него простыми наёмниками. Вот и Михаил воюет сейчас где-то на краю земли, в раскалённых песках Египта...

Княжич вышел из дворца, и его сразу оглушили шум и многоголосица огромного города. За Вуколеоном, на гребне холма, высился Хризотриклиний. Здесь находится мраморная тронная зала, увенчанная золотым орлом ромеев. Здесь автократор, самодержец византийский, принимает иностранных послов.

У подножия пурпурного престола, украшенного самоцветами, изваяны различные звери и чудища, а впереди всех два льва. Как только император поднимается с трона, львы

встают на задние лапы и ревут столь устрашающе, что послы меняются в лице и бледнеют. Однажды Всеволод видел, как упал в обморок какой-то половецкий хан...

Княжич спустился на главную улицу города Месу. Она была битком набита лавками греческих и иноземных купцов. Сюда, в Константинополь, стекались товары со всех концов обширной империи. Из Фессалии везли плуги и телеги, из Спарты, Коринфа и Фив — шелка, из Киликии — одежды, с Кипра — вино, из заморских владений — благовония, оливки, пряности и слоновую кость.

Но красной брусчатке мостовой прогрохотала повозка с государственными преступниками. Их было трое, и все — особо опасные. Иначе зачем бы их завернули в бычьи шкуры. Сырая шкура вола, ссыхаясь, становилась надёжнее всяких цепей и колодок.

На повозку никто не обратил внимания — не бог весть какая невидаль. Другое дело — публичная казнь на площади Быка. Вот это зрелище, вот это потеха! Перед казнью осуждённого с остриженными волосами и бородой, с выбритыми бровями возили по городу на осле лицом к хвосту. Впереди, распевая глумливые славословия, шествовали жезлоносцы. И лишь потом преступника, увенчанного овечьей требухой, предавали казни: колесовали, вешали или отдавали на растерзание львам, это уж как решит правитель богоспасаемого города — эпарх. На такие зрелища приходили полюбоваться даже дочери и жена императора-василевса, антиохийская княжна Мария.

Конечно, на смертную казнь обрекались только самые закоренелые враги государства, усомнившиеся в непреложной истине: един бог — един василевс — едина империя!

Злодеев помельче и победнее карали более милостиво: отсечением носа, руки, каторгой или просто изгнанием из города. Да и то сказать, какой смысл держать их в тюрьме и кормить задаром, когда они сами могут работать и приносить казне посильную пользу?..

Всеволод миновал Монетный двор. Двор был отгорожен от улицы глухой кирпичной стеной, но и из-за неё долетали окрики надсмотрщиков и жёсткий посвист бичей — монету чеканили только рабы, и с ними не особенно нянчились.

Чуть подальше Монетного из глубины оливкового сада выглядывали белые колонны школы Сорока мучеников, где учился княжич. Здесь отпрысков знатных фамилий обучали астрономии, геометрии, политике, этике, античной литературе, истории и медицине. Кроме того, желающие могли получить знания по стратегии и тактике военного искусства, как древнего, так и современного. Но на первом месте стояли богословие и риторика — умение коротко и ясно выражать свои мысли, «чтобы не носить на языке быков немоты». Ведь патрикии — не землепашцы, которые, подобно своему скоту, не могут связать и двух слов!..

Ближе к Золотому Рогу стали всё чаще попадаться ремесленные мастерские. Сколько их всего в городе, никто не знал. К одной лишь святой Софии было приписано около тысячи.

Золотой Рог почти круглый год представлял собой сплошную пристань. Мореплавание открывалось в день весеннего равноденствия, а заканчивалось только в конце ноября, когда зимние бури становились свирепыми и опасными.

После школьных занятий Всеволод любил убегать на берег Золотого Рога, в предместье святого Мамы [1] . Тут останавливались русские купцы, приходившие в Цареград на больших лодках-однодеревках. Они привозили с собой для продажи меха, кожи, льняные ткани, мёд, икру и невольников. Скупали же дорогие паволоки, вино, посуду и — тайком — оружие, которое «варварам» продавать запрещалось.