За лесными шеломами
Шрифт:
— Сделаем всё, как велишь, государь, — хмуро кивнул Гюря, — только князь-то Мстислав поймёт твоё слово по-своему. Будто ты боишься его...
— Знаю, — сказал Всеволод. — Но от вас ростовцы услышат, что не я жажду крови и не я навязал им войну. Ежели Мстислав в своей гордыне заупрямится, вы на обратном пути возьмите переславскую рать из охочих людей и ступайте к Юрьеву. Буду ждать вас там со всеми полками. Чем бы переговоры ни кончились, а мы должны быть готовы ко всякому повороту. И ещё: тебя, Гюря, жалую тиунством, чтобы Мстиславовы бояре не чванились перед моим послом. Ну, а Кузьма Ратишич и без того не худороден.
Гюря
Глава 16
Двадцать седьмого июня, на Самсона-Странноприимца, владимиро-суздальская рать подошла к Юрьеву и соединилась с переславской дружиной. Гюря и Ратишич рассказали князю, что их посольство успеха не имело. Ростовские вельможи на вече дерзко кричали Мстиславу: «Коли хочешь, мирись со своим дядей один! Мы сами, оружием, управимся с пригородной чернью!» Особенно злобствовал боярин Добрыня Долгий.
— Имя твоё, государь, лаял и бесчестил, — говорил Гюря, — а нам, слугам твоим, грубил.
Всеволод выслушал послов, ничем не выдав своего гнева, только глаза потемнели.
— Где сейчас Мстислав? — спросил он.
— Стоит у села Липицы, отсюда верстах в четырёх.
— Добро. Кузьма, возьмёшь под начало переславцев. Они пойдут в левом крыле. Присматривай за ними — народ, я вижу, всё ремесленный, привычный больше к молоту да топору.
Но князь напрасно беспокоился за переславцев. Когда войско, оставив за собой реку Гзу, вышло на равнину у Липиц, переславцы первыми завязали бой и дрались не хуже княжеской дружины.
Битва была короткой, но яростной. Дольше всех держался главный воевода ростовцев Добрыня Долгий. Прижатый со своим отрядом к речному обрыву, боярин совсем осатанел. Его меч косил владимирцев, словно осоку. Челядинцы боярина тоже бились люто: они знали, что пощады не будет ни им, ни хозяину.
К Добрыне уже давно пробивался Кузьма Ратишич. И пробился.
— Эй, боярин! — закричал мечник. — Давай поздороваемся!
Добрыня молча повернул к нему своего коня. Но скрестить оружие им не пришлось — в шею боярина со свистом вошла чья-то сулица. Добрыня уронил меч и ещё попытался выдернуть копьё из раны. Чёрные немецкие латы окрасились ручьями крови. Захрипев, воевода грохнулся с коня.
— Эх, боярин, — сказал Кузьма Ратишич, — хоть ты и Долгий, да век-то твой короток, — и отъехал прочь.
С Добрыни содрали доспехи и бросили тело под кустом: пускай звери рассудят, намного ли вкуснее чёрной косточки холёная вельможная плоть.
В угон побежавшим ростовцам Всеволод пустил конницу, и его всадники повязали почти всех знатных людей, виновников междоусобия. Уйти удалось лишь князю Мстиславу с немногочисленной сторожей.
Отправив пленных и раненых во Владимир, великий князь велел с честью похоронить убитых и на другой день пошёл к Ростову, где укрылся мятежный племянник. По дороге войско зорило неприятельские сёла и забирало скот. Посланные в Ростов лазутчики узнали, что Мстислава там уже нет, и тогда Всеволод повернул назад. На то была веская причина: в любой час князь Глеб мог прийти с мечом на Владимир, оставшийся без защиты. Но, как видно, рязанский владетель не очень торопился помочь своему шурину.
Лето прошло спокойно. Из Новгорода от Мирошки Нездилича прибыл гонец с отрадной для великого князя вестью: посадские и торговые люди не приняли у себя Мстислава и вместе с сыном выслали вон, сказав: «Ты у нас не спрашивал совета, когда ушёл на зов ростовцев и затеял войну с дядею. Теперь же бог оправдал Всеволода, и мы с ним ссоры не ищем».
Ещё Мирошка намекал в письме, дескать, не худо бы Всеволоду Юрьевичу дать новгородцам князя из своих рук.
«Справедливо было бы вернуть им Юрия, — раздумывал Всеволод. — Справедливо, но разумно ли?»
Когда он спросил об этом отца Ивана, священник ответил :
— Пускай едет, ежели у него две головы.
— Ты думаешь, новгородцы посмеют убить его?
— Открыто не убьют. Да ведь помереть можно и на боярском пиру, как было с твоим отцом [37] .
Всеволод кивнул. Его совесть искала лазейку и нашла: посылать Юрия в Новгород нельзя, стало быть, лучше держать пока при себе для его же безопасности.
Но Юрий Андреевич, будто подглядев мысли Всеволода, сам вскоре пришёл к нему и заговорил с нескрываемой обидой:
37
Юрий Долгорукий умер после пира в доме киевского боярина Петрилы.
— Скажи мне начистоту, князь, я союзник твой или докучливый гость? Почему ты не взял мою дружину под Липицы? Почему сейчас сторонишься меня и скрываешь свои замыслы? Я живу словно узник или, того хуже, как слепое орудие, которое ты волен использовать, но волен и выбросить вон. Ведь я не раб...
— Ты не раб, — тихо сказал Всеволод. — Ты князь и живи так, как тебе хочется.
Юрий усмехнулся:
— Вот это честнее. Ну что ж, прощай, князь Дмитрий.
— Я не гоню тебя.
— Но и не удерживаешь? Как говорится, вольному воля?
— И не удерживаю, — по-прежнему тихо ответил Всеволод.
На пороге Юрий обернулся.
— К Глебу я не перебегу, — сказал он. — Можешь быть спокоен.
Всеволод промолчал. На сердце давила душная, каменная тоска. Весь вечер князь бесцельно бродил по терему.
«Я иду правым путём, — твердил он про себя. — Залесской Руси нужен один князь, один государь, иначе крамолы не избыть. И от поганых покоя не будет. Примером тому Киев».
Князем киевлян недавно стал Святослав Всеволодович. Не чувствуя себя достаточно сильным, чтобы справиться с князьями смоленскими, он нанял половцев, и те накинулись на порубежные волости, словно саранча. Мономашичи предпочли отказаться от древней столицы, чем тешить степняков междоусобицей. Но никто не смог бы сейчас сказать, как долго простоит мир в Киевской Руси.
«Нет, — решил Всеволод, — не князей — землю жалеть надо».
Пройдя на женскую половину терема, он постучался в покои жены. Мария была не одна — у неё сидела Феврония в чёрных вдовьих одеждах.
«О Мише говорили», — понял Всеволод, взглянув на печальные лица женщин.
— Как дочка? — спросил он, присаживаясь.
Мария улыбнулась:
— Сейчас принесут, поглядишь. — Она позвонила в колоколец и сказала вошедшей мамке: — Принеси княжну. Она не спит?
— Нет, государыня. Недавно отпочивала, а теперь играет — пузыри пускает.