За лесными шеломами
Шрифт:
Что же касается богатых купцов, то они с отцами города, боярами, жили в полном согласии. А ссора с великим князем их не пугала. Ну, не дозволит он им, к примеру, торговать с Киевской Русью, так ведь их кораблики через Варяжское море бегают в самые дальние западные страны, а запереть этот путь у князюшки силёнок не хватит.
Таких вот разговоров понаслушался Гюря досыта, прежде чем отправиться к посаднику Мирошке Нездиличу.
Зелёное, с петушиным пением, вставало над Волховом утро, когда Гюря подходил к дому посадника. На деревянной
К воротам Мирошкиного дома через канаву был перекинут мостик, довольно широкий, чтобы по нему могла проехать тройка.
Гюря постучал в калитку. Во дворе утробным басом откликнулась собака, и немного погодя мужской голос спросил:
— Кого надо?
— Посадника.
— А ты пораньше не мог явиться?
— Кто рано встаёт, тому бог подаёт. Коли хозяин спит, разбуди. Скажи, вестник к нему из Владимира.
— С того бы и начал, — проворчал привратник, распахивая калитку. — Проходи.
Мирошка Нездилич встретил Гюрю, сидя за завтраком.
— А, это ты, купец, — сказал он. — Спозаранку дела вершишь. Только я покупать ничего не собираюсь.
Гюря молча подал ему медный кружок, на котором был выбит знак Всеволода — две поперечные перекладины с подножием, крышей и с кольцом-отпятнышем.
Посадник мгновенно поднялся.
— Ну и ну, — промолвил он с нескрываемым удивлением. — А ведь я тебя, на пирах встречая, и впрямь за киевского купца принимал. Усы и те как у киевлянина, вислые. Ох и лицедей! Да ты садись, в ногах правды нет. Откушать не хочешь?
— Потом, — сказал Гюря, усаживаясь. — Сперва потолкуем. Ушей посторонних тут нет?
— Пока не позову, никто не войдёт. Сказывай.
— Сказ мой будет недолог. Великий князь велел мне разузнать, куда клонится Новгород, как примет покровительство Владимира и как велика власть его противников. Всё это я выведал. Теперь настала пора действовать. У Всеволода Юрьича светлый ум и просторные замыслы, он не чета другим князьям, кои радеют только о собственном брюхе и дальше носа не желают видеть.
— Знаю, — кивнул окладистой бородой посадник, — он хочет собрать удельные земли от Русского моря до Варяжского.
— Да, собрать в единый кулак, как это было при его пращуре Ярославе Мудром. И он своего добьётся. Чернигов, Киев, Рязань, Муром уже теперь ходят у него в поводу, хоть иной раз и пробуют уросить, как плохо объезженные кони. Но наш их объездит.
— А Галич?
Гюря хмыкнул и наклонился через стол:
— Князь Ярослав совсем стал плох здоровьем. Это но слухи, а верные вести. У него один наследник — сын Владимир, а Владимир-то, смекай, Всеволоду сестричем [81] доводится.
81
Сестрич — племянник со стороны сестры, Ольги Галицкой.
— Да какой из Владимира князь? — возразил Мирошка Нездилич и даже плюнул от возмущения. — Ведь он, сказывают, бабник и пьяница, а окромя того, дурак дураком!
— Вот ты и молвил в самую точку. Дураки-то
— Ты меня не уговаривай, как красну девицу, — насупился посадник. — Что к чему, я не хуже твоего понимаю, потому и держу сторону великого князя. Да ведь супротив архиепископа не больно попрёшь. Краснобай и лукавец. Сам небось слыхал, как он на вече народ морочит. Да ещё и Священное писание приплетёт... «Лучше уповать на бога, нежели надеяться на князей, и как петь песню Господню под властью чужой?» Не будь его, Ильи, я бы давно народишко вразумил.
Чёрные, как вода в лесных омутах, глаза Гюри перехватили голубенький взгляд посадника.
— Всяк человек не бессмертен, — заметил он, — и ваш владыка тоже.
— Как же, дождёшься. Он ведь здоров как бык.
— Бывает, и здоровые в одночасье помирают. Вот батюшка моего князя Юрий Владимирович, царство ему небесное, поел грибков на пиру у боярина Петрилы и того... — Гюря слабо усмехнулся и развёл руками.
Лицо Мирошки Нездилича стало как отбелённая холстина.
— Т-ты на что это намекаешь? — заикаясь, спросил он. — Грех, грех-то какой, господи!
— Грех я беру на свою душу, — ласково ответил Гюря. — А ты лишь пригласи владыку на пир.
Тиун поднялся и вышел, не прощаясь. Посадник после его ухода некоторое время сидел словно в столбняке. Потом на подгибающихся ногах добрел до молельной горницы и упал на колени перед образом богородицы.
— Пресвятая матерь, прости великого злодея, — шептал посадник. На его высоком лбу дрожали капли пота, крупные, как скатный жемчуг в окладе иконы.
Через три дня «почил в бозе» архиепископ новгородский Илья, а в схиме Иоанн, весьма любимый народом. Под великий плач был он погребён в усыпальнице Софийского собора. Пройдёт несколько веков, и православная церковь занесёт его в списки своих святых.
Глава 37
На обратном пути за купеческим караваном увязались какие-то подозрительные немцы. По обличью они скорее смахивали на воинов, чем на торговцев.
Немцев было пять человек — все рослые молодцы с двуручными варяжскими мечами у пояса. Главным у них, как понял Гюря, считался пожилой мужчина с длинными волосами. Лицо у него было изрыто морщинами, похожими на застарелые трещины.
На привалах немцы сперва кормили коней, а уж потом ели сами, сидя возле костра отдельным кружком. На все вопросы спутников иноземцы отвечали неохотно, и вскоре их оставили в покое.