За линией Габерландта
Шрифт:
Северин гладил сбесившегося от радости Казака. Серега развернул бумажку и вслух прочел одну фразу из сводки Совинформбюро: «Немцы бомбили Киев, Смоленск, Вязьму». Саша гремел посудой, не слышал этого, он вдруг запел: «Любимый город может спать спок…»
Увесистый удар по шее оборвал песню. Серега стоял над ним и со злостью говорил:
— Ну ты, артист! Чтобы я этой песни больше не слышал, понял? Иначе…
Северин вскочил, надеясь найти у нас поддержку. Но мы промолчали.
Это действительно была не та песня, какую хотелось слышать в
Потом мы рассказали Бычкову, как нас встретили в совхозе.
— В общем, дали жизни, — объяснил Саша. — Военком чуть ни в шею вытолкал. Ругал страсть как сильно. Стыд такой, что и передать нельзя. Дезертирами обозвал, сумасбродами и еще по-всякому.
— А фронт?
— Мы спрашивали. Знаешь, что он сказал: «Потребуется — найдем. И точка». Разъяснил, что из нашего треста никого на фронт не возьмут, что наша работа оборонная и важная. Из совхозов, как и с приисков, — ни одного человека. Золото — оно и есть валюта.
Поели мы молча. Потом, как по команде, взглянули на Бычкова. Он одевался.
— Пошли, ребята. Ночь светлая. Репера будем ставить, просеки рубить. Началась та же работа. Впрочем, та же, да не та. Ни кто теперь не смотрел на часы. Всходило солнце — мы уходили. Обедали в тайге, у костра. Домой приходили в темноте. Рыли шурфы, зубами скрипели, если мерзлота не поддавалась. Мы изучали свой ненаглядный остров вдоль и поперек. Рубили на нем кусты, ставили колышки и писали на затесах: «Место для теплиц и парников», «Пашня — 1800 метров с севера на юг, 920 метров с востока на запад». Короче говоря, уже видели здесь совхоз, и никаких гвоздей.
Как-то вечером мы шли домой усталым шагом крепко поработавших людей. Вдруг послышалось, что заржала лошадь. Мы переглянулись. Казак насторожился, поставил уши торчком и бросился вперед, заливаясь во весь голос. Мы побежали за ним. На другом берегу протоки слышались голоса, фыркали кони.
— Ребята, Зубрилин! — крикнул Смыслов, чьи длинные ноги успели вынести хозяина далеко вперед.
Замполит шел по бревну через протоку. В лесу стояли кони, лежали кучей вьюки и седла.
— Вот и наши воины, — приветствовал он нас. Мы поняли, что военком беседовал с ним. — Ну, чего застеснялись? Здравствуйте.
Нам действительно было не по себе. Сбегали на войну… В конце концов, это простительно, но все-таки неприятно.
Зубрилин, видно, понял наше настроение. Он начал с того, что прочитал последнюю сводку о военных действиях. Неутешительная сводка. Мы хмуро слушали и никак не могли понять, как это немцам удалось так легко пройти через нашу границу. Ну, новая граница — куда ни шло: она могла быть неготовой или еще что там. Но старая, о которой шли такие разговоры!.. Неприступная, мощная. И вообще, ни пяди своей… малой кровью… и все такое. Как обухом по голове.
— Вот так, — сказал он. — Такие дела, братцы. Между прочим, меня тоже не взяли, хоть я только что демобилизовался. Говорят, здесь тоже фронт. — Он помолчал, посмотрел на нас. — А теперь несколько слов о работе. Знаете,
— Куда? — спросил Бычков.
— Ближе к приискам.
Мы с Зотовым переглянулись. Нас этот переезд вряд ли касался.
— Вы оба тоже поедете, — сказал вдруг Зубрилин.
— А совхоз?
— Справляется без вас? Справится и дальше. Спасибо, что хороших мастеров подготовили.
Через два часа Зубрилин собрался в дорогу. Он спешил.
— Что там нового? — спросил я. — Как с Зотовым?
— Письмо от Шустова я получил, все сделал. Проверили Конаха. Весьма подозрительный человек. Но доконца о нем узнать ничего не удалось. Город Бобруйск, откуда он родом, у немцев. Ничего нового теперь не узнаешь. Долго.
— Вы думаете, что это все-таки он?
— Нет, я не думаю так. Улики малоосновательны. Может быть, просто совпадение. Подождем, посмотрим. И вообще не особенно утруждайте себя размышлениями на этот счет. Есть для того другие люди. Но оглядывайтесь почаще. Не вредно. Бдительность всегда нужна. А теперь, в условиях страшной войны, особенно. Я говорю о настоящей бдительности, ребята. Поняли?
— Так точно, — совсем по-военному ответил Бычков.
Зубрилин коротко улыбнулся.
Глава пятая
в которой рассказывается о наших врагах. Разговор Дымова с Конахом. Поступок Зубрилина.
Дмитрий Степанович Дымов видел, кто прошел в кабинет Омарова. Оценив положение, он взял папку с пометкой «На подпись» и тоже отправился в приемную капитана.
Дождавшись, когда неожиданный посетитель вышел из кабинета, Дымов приоткрыл дверь и вежливо спросил:
— К вам можно, Кирилл Власович?
— Входи, входи, — голосом доброго друга ответил Омаров. Почтительность плановика ему всегда нравилась. — Входи давай, — повторил он. — Ты вообще можешь входить ко мне, когда надо. Без всяких этих докладов, ты человек свой, проверенный.
Он встал из-за стола, без стеснения потянулся. Настроение у капитана было хорошее. Засиделся, пока разговаривал с тем посетителем.
— Благодарю вас, капитан, — ответил Дымов. — Вы очень добры ко мне. И я стараюсь быть как можно полезнее для вас. Такое сейчас время, мы должны во всем помогать друг другу, работать сплоченно, дружно. Когда людей связывает братская дружба, врагу труднее разбить их, не правда ли?