За линией Габерландта
Шрифт:
Он подождал, пока Конах скрылся за поворотом, посидел, еще покурил и только тогда пошел по дороге в город, неприязненно, даже с болью в сердце прислушиваясь к рабочему гулу, который доносился и со стороны города и со стороны бухты.
Живут… Работают, черт их возьми! Да еще ждут победы. Как бы не так! Ох, с каким удовольствием он выкинул бы всех за море, очистил эту землю для других, более близких ему людей!
Совершенно случайно Зубрилин узнал о том, что два агронома и зоотехник арестованы и предстанут перед военной коллегией за пораженческую агитацию. Он был смущен и раздосадован. В чем дело?
—
— Изволь. Это сделал я. Лично я. Надо в корне пресекать подобные разговорчики. Все-таки военное время.
— Ты проверил, ты сам слышал? Или хотя бы поговорил с ними? Может быть, вызвал свидетелей, узнал, как все это произошло?
— Еще недоставало, чтобы я говорил с ними! А свидетели найдутся, будь спокоен.
— Кто сообщил тебе о преступных разговорах?
— Неважно. Следствие разберется.
— А ты знаешь, что в этих совхозах больше нет специалистов? Что в Айчане уже загубили две теплицы с помидорами?
— Значит, там действуют их сообщники. Значит, не всех выкорчевали. Значит, враги начали саботаж.
— Ты хочешь сам разобраться или нет? — Зубрилин уже злился.
— Не желаю. У меня других дел хватит. И тебе не советую. Что-то ты больно печешься о таких людишках, Зубрилин. Не к лицу…
Виктор Николаевич не сказал больше ни слова. Он повернулся и вышел.
В тот же день его видели в приемной директора треста.
Еще через день туда вызвали майора из НКВД.
А через три дня арестованные специалисты выехали на трестовской машине в свои совхозы. Конечно, уже без конвоя.
Омарова тоже вызвали в трест. Что было в кабинете директора, Зубрилин не знал. Но там Омаров все-таки ответил на вопрос, кто дал ему первые сведения о «пораженческих разговорах». «Дымов», — сказал он.
«Дымов. Дымов. Дымов… — твердил Зубрилин, когда узнал об этом разговоре. — Дымов. Что же ты за человек, Дымов?»
Он никак не мог отделаться от навязчивой мысли о Дымове. Зачем плановику все это нужно? Провокатор? Какую цель он преследует?
После этого случая Омаров стал разговаривать с замполитом подчеркнуто официально. Еще бы. Так подвести! И кого?.. Кирилл Власович был не из тех, кто прощает обиды. Довольно скоро он нашел способ убить сразу двух зайцев.
После консультации в тресте Омаров пригласил Зубрилина и Руссо к себе в кабинет и сказал:
— Трест поручил нам организацию большого совхоза в самом конце Колымского шоссе, в районе долины Май-Урья. Это перспективный горный район, там намечено открыть новые прииски. Директор треста просил передать вам обоим, что поручение возлагается лично на вас. Я очень рад, что за это ответственное дело возьмутся два агронома с большим опытом. Надеюсь выслушать ваши соображения в самое ближайшее время. Вы поняли?
Зубрилин и Руссо вышли из кабинета и переглянулись.
От Зубрилина не укрылось, что Омаров торжествовал. Отделался. Руссо улыбался. Кабинетный период его деятельности закончился. Ну что ж! Тем лучше. Он давно хотел этого. Где эта Май-Урья? Ах, да! За перевалом почти рядом с полюсом холода. Отлично!
Глава
рассказывающая об очень важном совещании у Зубрилина. Приезд Вари. Предложение Зотова.
— Что ты скажешь, коллега? — спросил Зубрилин главного агронома. — С чего начнем?
— Как всегда, с оценки климата, — ответил Руссо. — Пригласим знатоков из службы метеостанций, спросим, какого они мнения о районе Май-Урьи. Если они нас поддержат, сразу начнем широкие изыскания. Если нет, тогда ограничимся тем, что установим в этом пункте метеостанцию и соберем сведения хотя бы за год.
— А совхоз? Отложить на долгий срок?
— Знаешь что, строить совхоз в неизвестном районе, да еще рядом с полюсом холода и не провести предварительных исследований — это чистейшая авантюра. Затратим миллионы, а вдруг там ничего расти не будет? Дело провалится, мы сыграем на руку лишь тем, кто так желает твоего унижения или провала. Неужели тебе не ясно?
Виктор Николаевич нахмурился.
— Давай не будем говорить об этом. Задание треста мы получили. Постараемся его выполнить как положено. Консультации? Приглашай метеорологов. А я вызову двух агрономов из Катуйска. Их мнение тоже полезно выслушать. Они и поедут в первую очередь.
Телеграмму-вызов привез сам Иван Иванович. Кроме того, он привез письма Зотову, Бычкову и мне.
Об этой корреспонденции я не могу умолчать. Содержание писем и телеграммы имели большое значение в нашей дальнейшей судьбе.
О телеграмме говорить особенно нечего. Шустов прочитал ее раньше нас. Теперь он только сказал:
— Хлопцы, вас от меня возьмут. Это ясно. Я хотел поднять скандал, но замполит уговорил. Все! Точка. Можете ехать на это совещание, а вернетесь вы сюда или нет, ни вы, ни я не знаем. Так что простимся, и все такое. Время сейчас…
Письма содержали вещи посложнее. Над ними стоило подумать.
Начальник нашей партии Леша Бычков не любил говорить на отвлеченные темы, не связанные с работой. Некоторая замкнутость, с которой мы постепенно примирились, являлась отличительной чертой его характера. Бывают, конечно, и у хорошего человека свои странности. Только один раз он не удержался — это когда мы вернулись из неудачного похода к военкому — и рассказал нам о своей семье.
Семья Бычкова жила в Брянске. Жена, по профессии радист, сын десяти годов и мать жены, старая и больная женщина. Леша каждый месяц переводил им деньги, от них приходили коротенькие письма.
В августе письма приходить перестали. Бычков послал очередной перевод. Его вернули. Бычков совсем замкнулся и посуровел еще больше.
И вот теперь он получил весточку, которая жгла ему руки. На листке бумаги стояло: «Пропали без вести». Брянск у немцев.
Леша вышел из палатки и направился в лес. Он ходил в одиночестве часа три. Вернулся, молча лег на топчан, отказался от ужина. На наши вопросы отвечал «да», «нет». Мы поняли, что лучше его не трогать. Когда он встал, мне показалось, что это другой человек. Глаза его, и так выделяющиеся на худом лице, горели ярко и сухо, каким-то диковатым огнем. Ему бы винтовку в руки, а он вынужден ходить с теодолитом, отсчитывать градусы на лимбе и наносить на план горизонтали!