За линией Габерландта
Шрифт:
— Вот именно. На эту тему у меня только что был один разговорчик. Ты знаешь, кто это сидел у меня?
— Нет, откуда же…
— Майор из НКВД. Такие глупые вещи говорил, слушать не хочется. Чтобы в нашем коллективе!.. Да он не знает, что я сам подбирал каждого человека! И ручаюсь за своих людей головой, понятно?
— Кто же ему не понравился?
— Конах. Этот скромный бухгалтер, который тише воды, ниже травы. Что он о нем знает? Да и фактов ни каких, просто подозревает. Ну, так я сказал ему…
— Известно, вы в обиду своих
Дымов замолчал, потом сказал, как человек, который ценит время:
— Если позволите…
Он разложил папку, вынул бумаги.
— Подожди, — отмахнулся Омаров. — Тут вот какой разговор. Директор треста предупредил меня, что запас муки и основных продуктов у нас на базах уменьшился. Это правда? Как там по отчетам, я давно не проверял остатки, не в курсе.
— Да, товарищ капитан. Продуктов убавилось примерно на одну треть. Остался четырехмесячный запас.
— Очень мало. Шесть судов становятся сейчас под погрузку в Находке. Ты дал указание, что грузить?
— Да, товарищ капитан. Вот радио в порт. Первым выйдет «Кулу». На него погрузят муку, масло, табак. Вторым — «Джурма». На ней взрывчатка. Потом «Анадырь» с техникой. Подпишите, и я сейчас же передам радиограмму. Все, как положено.
Омаров подписал. Дымов не уходил.
— Страшное время. Война, — задумчиво сказал он.
— Не горюй, Дымов. И не такое вынесли, а теперь… Какая сила поднялась на немцев! Временные неудачи, а может, и военная хитрость. Заманиваем. Ну что ж, бывает. Только слабые люди теряют голову. Таких мы всегда поправим. А если надо — накажем, чтоб другим неповадно было. Паршивых — из стада вон.
Дымов помялся, потом сказал, понизив голос:
— Вчера здесь был агроном из Айчана. Знаете, пожилой такой, кажется, Волков его фамилия. Так он в разговоре заявил, что если еще Япония вступит, тогда мы окажемся в мешке. И все это таким тоном…
— Негодяй! Пораженческие речи сейчас хуже всего!
— Он и о вас с усмешкой говорил. Нашлись, что поддакивали ему, соглашались, разговор поддерживали.
— Кто? — Голос Омарова звенел, накалялся.
— Агроном и зоотехник из Мульена. Тоже субчики хорошие. Германия, дескать, сильна, ее голыми руками не возьмешь…
Омаров сорвал трубку телефона.
— Майор? Это Омаров говорит. Ты вот подкапывался у меня под этого… Ну да, да. А сам не замечаешь, что у тебя под носом пораженцы агитацию разводят. Кто? По телефону нельзя, приди, потолкуем… Это из тех, кого я недавно принял вместе с совхозами и еще не успел проверить как следует.
Дымов вышел из кабинета, с непроницаемым видом прошел по коридору и плотно закрыл дверь своей комнаты. По телефону он сказал Конаху:
— Ты мне нужен. Да, в семь.
Тот хотел спросить что-то еще, но Дымов быстро повесил трубку.
В семь часов начальник планового отдела гулял по дороге за городом, скучающими
Они сели на закрытой от взоров полянке. Дымов с откровенной насмешкой посмотрел в лицо бухгалтеру.
— Он жив, наш мальчик.
— Как — жив? — Конах даже вскочил.
— Вот так. Жив. И даже не ранен.
— Не может быть! Пуля сбросила его в реку. Как камень, ушел под воду… Я еще подошел, посмотрел. Не выплыл.
Дымов хмыкнул.
— Мистика какая-то… — пробормотал Конах.
— Стареем мы, наверное, друг мой. Никуда уже не годимся. И глаз подводит, и руки, и энергия не та. Белый Кин в этом отношении более удачлив. Смотри, как у него с Бортниковым…
— Придется ехать опять, — безо всякого энтузиазма заметил Конах.
— Придется, — в тон ему отозвался Дымов. — Только не в Катуйск, а в Кирелях, на север. Там есть оленесовхоз, километров триста от последнего прииска в сторону Неры. Нужно сделать ревизию в этом хозяйстве.
— А что такое? — Конах сразу насторожился. В такую глушь, это же месяцев на пять, как в ссылку…
— Ты на подозрении, вот что. Уезжай с глаз долой. Если бы не война, из твоего города уже пришли бы справки. Понимаешь? Занялись твоей особой, проверка, слежка.
— Они подозревают меня в покушении?
— Кажется, да. Скрывайся скорей. Завтра же.
— Хорошо, хозяин, я понял, — упавшим голосом произнес Конах. — А как с рацией? Кому передать шифр и папку?
— Тебя заменят. Работы сейчас немного. А с кораблями. — Он засмеялся. — Я сам сделал так, что суда с техникой и с чугунными шарами для рудных мельниц выйдут из порта позже, а придут раньше, чем суда с продовольствием. Тихоходные и старые коробки с мукой и маслом выйдут только в конце июля или даже в августе и, вероятно, не успеют до зимы. Тогда на зиму хлеба не хватит, и тут начнется… В своем совхозе ты, надеюсь, голодать не будешь. Там хоть мясо.
Конах вряд ли слышал все, о чем говорил Дымов. Он испуганно моргал и тупо смотрел по сторонам. Ведь если Бобруйск ответит на запрос, он пропал. Благословенна война, путающая карты чекистов! Как это он не попал в мальчишку? Жив… В рубашке родился, что ли?
— Моли бога, что у нас такой начальник, — произнес Дымов. — Сказал, что в обиду тебя не даст. И не даст, это я знаю. Чтобы подогреть его охотничий азарт, я назвал ему три фамилии. Эти люди говорили что-то о войне. Омаров принесет их в жертву. А в совхозах тремя специалистами будет меньше. — Дымов слегка воодушевился. Удачный разговор с Омаровым веселил его. Игра с капитаном ему нравилась. — Война нам на руку, — сказал он. — Трудности увеличатся. А там, может быть, выступит и Страна Восходящего Солнца. Если бы так! Тогда мы, дорогой Конах, в мутной воде поражения добьемся своего. Не вешай голову. Иди собирайся в дорогу. Желаю успеха. Все успокоится, и я тебя вызову, когда будешь нужен для дела.