За любовь, которой больше нет
Шрифт:
– Не переживай. Это она решила меня удивить, так скажем.
– Я и не переживаю, залететь эта идиотка точно не могла.
– выпалил на эмоциях и только после сообразил, что несу. Мда, Беркет, ну, ты дебил! – все что крутилось на языке, а еще мне хотелось блондинистой с*ке устроить "сладкий" вечерок. Тупая соска, это же надо такое выдумать?! Она чё все мозги пергидролью сожгла, овечка бестолковая?! Черт, вот жаль, что я ей слегка влил, надо было оторваться по полной. Тихушница гребанная. Все бабы одинаковые –
– Все может быть, откуда такая уверенность?!
– усмехнулась Анна, я же втянул побольше воздуха. Это уже не лезет ни в какие ворота!
– Интересуют подробности?!
– съязвил, хоть и крыл себя за это последними словами. Анна тяжело вздохнула и вдруг спросила тихо, разрывая меня на части:
– Зачем ты так?
И всё - сбила всю спесь, положила к своим ногам, и вот я уже с сожалением признаю:
– Сам не знаю, просто хочу, чтобы ты прекратила упорствовать в своем желание помогать мне, жить со мной и прочих подобных идеях.
– А я не могу, Марусь, и не хочу больше без тебя. Все эти два месяца после переезда я существовала, и когда ты попал в больницу, когда вдруг стало ясно, что могу потерять тебя навсегда, я поняла, что...
– она замерла, и я вместе с ней, сердце сделало прыжок в груди, и я задохнулся от волнения и страха. – Если тебя не станет, то и мне больше незачем жить.
Стало горько, и в то же время эта горечь разлилась каким-то приятным теплом в груди.
– Почему-то мы ценим только, когда за нас умирают, а когда ради нас живут, мы этого не видим. – изрек я задумчиво. Анна вдруг опустилась возле меня на колени, втиснулась между ног и обняла, прижимаясь всем своим хрупким телом ко мне, а потом начала покрывать частыми поцелуями мою шею, я же остолбенел и не знал, что мне делать. "Так не честно!" - хотелось заорать во весь голос, как маленькому.
Против таких выкидонов у меня нет ничего в запасе, это удар по всем фронтам. Ее нежность всегда была моим уязвимым местом, лучше бы она скалилась, орала, но вот так добивать меня - наглая игра против всех правил. И ведь она знает, что я не смогу ее оттолкнуть.
– Эни, что ты делаешь? – заполнил паузу, пытаясь изо всех сил сдержаться, чтобы не обнять ее в ответ. Но она проигнорировала мой вопрос.
– Прости меня, пожалуйста, прости. Я больше не могу так, не отталкивай меня, я же знаю, что тебе самому плохо. Пожалуйста, Марусь... Я люблю тебя.
– шептала она, не прекращая целовать.
Я молчу. Что мне ей сказать? Дело не в ср*ной гордости, какая гордость уже?! Дело в другом, в том, что я тоже люблю ее и не хочу, чтобы она маялась с инвалидом, тем более после всего, что я с ней сделал, после всей боли, что причинил, всех унижений и измен. Она достойна лучшего, а я же просто не заслужил такую женщину.
– Тебе не за что просить прощение...
– Есть за что, и ты прекрасно это знаешь!
Наверно, это так, все же задела она меня
– Ты достойна лучшего...
– последняя попытка, жалкая такая.
– Да не нужно мне "лучшее" и идеальное, как ты не поймешь?!
– взорвалась она раздраженно.
– Ты мне необходим, вот такой неидеальный и далеко не лучший, и я это, черт возьми, понимаю и принимаю! Тебя я люблю осла упертого, со всеми твоими тараканами и психами!
– Тебе не кажется, что это слово "люблю" несколько поистасткалось, затерлось до дыр? Откуда мне знать, что завтра ты вновь не начнешь кричать, что ты сама думала, что это так, но оказалось, что тебе...
– Пожалуйста, не надо... Ну прости меня за все, что я наговорила тогда. Знаю, это было жестоко, пожалуйста, забудь...
Я усмехнулся, легко ей говорить.
– Если я тебе скажу: "Забудь обо всем, что я сделал", думаю, тебе покажется это странноватым.
Анна тяжело сглотнула, я же, как ненормальный, ловил ее аромат, исходивший от волос. Вцепившись в ручки кресла, держался, чтобы не коснуться их.
– Конечно, ты прав, но помнишь, как ты просил дать нам шанс? Теперь об этом прошу тебя я... Пожалуйста, Марусь, милый...
Ее губы скользят по моему лицу, влажные, теплые, такие родные, желанные. Голова кругом, когда они замирают в сантиметре от моих. Анна заглядывает мне в глаза и шепчет:
– Пожалуйста...
Бл*дь, да что же ты творишь-то, зараза такая?! Не могу противостоять этому искушению, точнее самому себе, потому что я и сам ведь без нее не живу, но, черт, почему же так тяжело сделать все правильно?! Но тут же какой-то голос поднялся во мне и спросил: "А с чего ты вообще взял, что так будет правильно?! Сколько можно мозги тр*хать и ей и себе?" Но я тут же возразил: "А что все эти полгода, куда их деть? Просто отмахнуться? Не получится."
Сейчас вдруг с ужасом понял, что я-то в свое время отмахнулся от проблем, от того, что натворил, а каково было ей консервировать в себе обиду, ведь она никуда не делась, всегда была с ней и наверняка росла, наблюдая за моим не желанием быть реалистом? Да, наделали мы дел, как теперь будем выкручиваться? Не знаю, но тем не менее в груди поселилась какая-то надежда и не отпускала, крепко засела, падла, и не было сил ей сопротивляться, но я попробовал в последний раз:
– Откуда мне знать, что это не очередное одолжение, порожденное долгом или долбанной жалостью?
Анна взяла мою руку, которой я продолжал сжимать кресло, поднесла к своим губам, поцеловала, а после тихо ответила, ломая последние преграды, снося их нахер своим взглядом полным такой безграничной надежды и веры, что я тоже поверил, не ясно во что, но эта женщина своей упрямостью, своим напором вселяла в меня такую уверенность, что мне казалось, что мы сможем все.
– Никто не может знать наверняка, что там у другого на сердце. Тут либо веришь, либо нет!
Хм, рисковано, я вам скажу. Но когда смотрю на нее, понимаю, что в который раз готов рискнуть. Как там мать говорила? Я еще не играл по крупному. Ну, что ж давай сыграем, тем более, когда Эни приближается к моим губам и выдыхает: