За милых дам
Шрифт:
Мальчик ждал ее, как они и условились, рядом с воротами. Возле его ног лежали два черных с рыжими подпалинами добермана. При ее приближении они напряглись и зарычали. Но Марк бросил им:
— Тихо!
И собаки мгновенно обмякли, успокоились.
— Тетя!
Марк обнял ее нервно и нежно, и Женщина чуть не заплакала от жалости.
— Как ты изменился, дружок…
За те два года, что она не видела этого ребенка, он ужасно вытянулся и из невысокого, щуплого подростка превратился в долговязого, худого юношу, бледного, несмотря на все солнце Ривьеры, с лихорадочным блеском в глазах.
— Наконец-то… Наконец вы приехали.
Ей показалось, что он всхлипнул, как
— Ну, ничего… Ничего… — Она погладила его по щеке. — Все будет хорошо… вот увидишь.
— Вы не пойдете к ним?! — Марк посмотрел в сторону дома — покрытые черепицей башенки виллы розовели над салатовой дымкой деревьев.
Женщина не торопилась отвечать… «Боже, какая красота кругом, и сколько мерзости, низости среди такой красоты… среди этих нежных листочков».
— Я не хочу, чтобы вы с ними разговаривали… Не ходите, — нервно повторил Марк. — А то…
— Что же, дружок?
— Вы тоже будете за них! А я не хочу… У них и так — все. А у меня — ничего… и никого.
— Не пойду. — Женщина взяла его под руку. — Я приехала к тебе.
«Его самого когда-то купили, и теперь он боится, — велико обаяние богатых! — что купят и меня…» Вся ее жалость к юноше мгновенно испарилась.
Когда посреди ночи ее разбудил в Москве звонок Марка, она с трудом поняла, что к чему… Отец Марка не входил в ее планы. Марк был ее дальним родственником, сыном троюродной сестры. В телефонной трубке слышались судорожные всхлипывания, он кричал, что всех их ненавидит… что сделает что-то ужасное… Когда остались только гудки, Женщина положила трубку и некоторое время сидела на краю постели, раздумывая. Обычная история… Отец Марка разбогател мгновенно и фантастически. Всю жизнь он прожил кое-как, в основном перебиваясь на зарплату жены, школьного завуча, неплохую по тем временам — триста рублей. В смутные времена основал некий фонд, собрал деньги с нескольких тысяч дураков и уехал. С женой развелся. Сын выбрал отца и уехал вместе с ним.
Женщина понимала, почему мальчик не позвонил матери, а выбрал в качестве телефона доверия ее номер. Смысл сделки «купля-продажа» хорошо известен и детям. А ему, когда он бросал мать, было уже пятнадцать.
Да вот только не заладилось… Плюс обычная юношеская неврастения. Ты чувствуешь себя центром мироздания, а окружающие этого упорно не замечают и ведут себя так, будто перед ними нечто неопределенное. Отец, рассеянный, занятый своими делами и едва замечающий сына… Молодая ненавистная мачеха, молочная сестренка, которую все обожают, старуха — новая теща отца… Понятно, что на этой вилле жизнь мальчика не была сладкой… Ну что ж… Это будет неплохое дополнение к плану. Надо реагировать на вновь возникающие обстоятельства… быть более гибкой. Женщина постарается оправдать оказанное и по телефону доверие.
— Они завтракают… Пройдите в сад, там никого… — предложил Марк.
Они шли по дорожкам, усыпанным мелким ракушечником, — когда-то и в России на южных курортах было так же: не серый плавящийся на солнце асфальт, а перламутр и шорох морских ракушек, поглощающих жару и пыль.
Доберманы разочарованно — им не разрешили никого загрызть — плелись позади… Железная выучка: догони чужого и убей — пропадала зря.
Над морем им ударил в лицо ветер… Белая балюстрада, огораживающая площадку над обрывом, немного потемнела от долгой зимней сырости. Средиземное море, еще туманное, еще холодное, простиралось внизу серо-голубой бездной.
— Что же ты хотел натворить? — спросила Женщина. Узкая рука в светлой перчатке легла на балюстраду.
Марк наклонился вниз, заглядывая в туманную глубину бездны.
— Ничего…
Он
— В общем… я хотел себя убить.
— Понимаю… Ты решил им не мешать. Благородно.
Его просто передернуло от отвращения:
— Еще чего!
Он так ненавидел свою семью, что само предположение, будто он собирается сделать для них что-то хорошее, именно: умереть и оставить их в покое… оставить их — без него! — наслаждаться деньгами, покоем, этой виллой, автомобилем «Порше», который отец не дает ему по совету мачехи, — показалось ему донельзя скверным. Оставить их в покое?!
— Еще чего! — повторил он и перестал смотреть вниз. — Вы думаете, они будут только рады?!
Женщина молчала. Она не собиралась торопить события. В данном случае это только повредит. Мальчик так их ненавидит, что все сообразит сам. Она только поможет ему, направляя его нехитрые обозленные мысли в нужное русло.
На площадке, неуклюже ковыляя, появился маленький ребенок. Рядом, шаг в шаг, тоже переваливаясь, шла бонна — полная, степенная женщина. Бонну никогда не спутаешь с бабушкой — бонны похожи выражением лица на верховных судей…
Ребенок остановился, поглядел на них, и этого незапланированного удивления оказалось достаточно, чтобы он потерял равновесие и шлепнулся — мягко уселся на землю.
— Русских всегда можно узнать по тому, как они кутают детей… — усмехнулась Женщина. — Ни одного маленького француза или американца не увидишь в такую пору в шерстяной шапке, толстой неуклюжей куртке…
— Пожалуй… — Марк отвечал рассеянно, думая о своем. — Это моя сестренка, — заметил он.
Бонна подняла ребенка, и пара тем же манером, переваливаясь и сопя, скрылась за деревьями.
— Как они все ее, верно, любят, — вздохнула Женщина.
— Да. — Мальчика опять передернуло. — Ее они любят.
Женщина искоса и внимательно изучала сумрачное выражение его лица. Она видела сейчас все бреши его психики, все болезненные места, по которым даже не надо бить, достаточно вовремя уколоть, напомнить о ненависти и боли.
Издалека долетел женский смех, послышался довольный мужской баритон…
Женщина представила их завтраки «в кругу семьи» на веранде… Шорох салфеток, серебряный звон ложечки о фарфор, пар над кофейником. Средиземноморский свежий ветерок пробегает по лепесткам фиалок в маленькой корзинке, поставленной горничной на край стола… Все это обрушившееся на «совков» счастье… Молодую, красивую жену… мужчину на пике финансовой удачи, намеренного прожить еще одну, но на этот раз иную, радостную, не мучительную жизнь… толстого ухоженного ребенка, старую тещу, которая, наконец-то, дожила до «такого счастья».
Женщина опять перевела взгляд на сумрачное лицо Марка. Под этот рай была подложена мина самого смертоносного и разрушительного действия. И отсчет времени уже пошел: тик-так, тик-так…
Она заметила, как на виске у юноши в такт этому хронометру смерти дергается голубая жилка…
Русский следователь, которому поручили опекать господина Берти Фостера, усадил его напротив себя и печально посмотрел на гостя поверх папок с делами, загромождавших стол.
Картина была довольно символической: эта груда папок разделяла их, как баррикада, заранее отрицая любую возможность найти общий язык. Швейцарец сорвался в Москву из-за одного трупа, портившего его идеальную репутацию. У русского в этих делах — гора трупов, и он уже заранее знает, что не сможет эти папки даже просмотреть и потому отправит обратно на доследование, не глядя… Поток дел в прокуратуре был выше реальных человеческих возможностей.