За мной должок
Шрифт:
— А это для какой модели? — удивилась я.
— Это для растопления льда. Он у меня животных обожает и величает их «люди лохматые».
— Для растопления льда, допустим, у меня более эффективное средство. — Я продемонстрировала бутылку коньяка.
— Ну, Тань, с таким арсеналом мы, может быть, и раскрутим батьку.
Лена, что всегда меня удивляло, величала своего отца «батей». На мои вопросы по этому поводу она говорила: «Папой назвать — детский лепет, отцом — звучит холодно, а вот „батя“ — и громко, и тепло,
— Я готова. Пошли?
— Конечно.
Родители Елены жили в однокомнатной квартире в типовом девятиэтажном доме, недалеко от нее. Лена была младшей в семье, единственный брат был на десять лет старше ее и, пожалуй, удачливее. Поэтому родители совершили родительский подвиг, разменяв трехкомнатную квартиру и обеспечив таким образом любимое чадо отдельным жильем.
Поэтому, выйдя от Ленки, мы поставили машину на платную стоянку и отправились пешком, предупредив о визите по телефону.
Родители нас ждали и по такому случаю стол накрыли. Я из-за этого почувствовала себя неловко. Я явилась сюда по чисто шкурному вопросу, а меня встречают, как дорогого гостя.
— Батя, ты посмотри, кто к тебе в гости пришел, — не успев войти, Ленка представила отцу свое сокровище.
Батя сначала молча воззрился на меня, не признав так сразу Таньки Ивановой. После некоторых пояснений дочери он покачал головой:
— Ну, ясно, теперешнюю молодежь трудно понять.
А «лохматый ребенок» местечко в его сердце отыскал. Это было заметно, несмотря на то, что, как и большинство мужчин, он был скуп на слова.
В прихожую вышла его жена Антонина Васильевна, и начались взаимные расшаркивания. Мне же не терпелось их прекратить и приступить к основному разговору, что вскоре и произошло за столом. Мне в этом доме были всегда рады, потому что для их любимого чада я была лучшей подругой и образцом для подражания.
Коньяк мой нашел достойное применение и сделал застолье душевным, а батю разговорчивым.
Моя рюмка оставалась нетронутой: я жила мечтой сесть сегодня за руль.
— А ты что это не пьешь, Танюша? Выпей маленько. — Антонина Васильевна заботливо подложила мне картошки. — За столом посидишь, как в раю побудешь.
— Мне нельзя. — Я с удовольствием поглощала горяченькую картошку. — Я за рулем. А то выпью — и сразу в раю.
Все засмеялись. Михаил Кузьмич поддержал меня.
— Это уж точно. Не говоря уж о гаишниках на каждом углу. С ними далеко не уедешь. У меня вон знакомый один на «Запорожце» своем стареньком въехал в иномарку на трассе. А в ней крутые ребята в Самару на разборку ехали. Трезвый был. Правда, ребята вежливые: не кричали, не ругались. Машину наняли, а ему говорят: «Мы, дед, послезавтра возвращаться будем. Жди нас на этом месте с семьюдесятью штуками».
Он, бедняга, и спорить не стал. Взял взаймы под проценты, расплатился. А потом дачу и гараж продал и квартиру на меньшую поменял. Вот как бывает. Машина, это вещь такая. Вроде и удобно, но хлопот не оберешься. Так я говорю, пятнашка? — спросил он уже у Маруськи.
Она быстро поняла стратегическое значение своего пребывания в этом доме. И не ошиблась выбором объекта. Интуиция на высоте, как у меня.
— Ну, Татьяна у нас, батя, ас.
Мы с Ленкой долго еще бродили вокруг да около, не решаясь завести разговор, ради которого пришли сюда. Наконец Ленка не вытерпела:
— Бать, у Татьяны очень важная работа, а у нее машина плохонькая совсем, еле движется. Ты не выручишь?
— Что, помочь починить надо? Это я могу. Помогу, чего уж там. Не чужая ведь вы нам, Танюш.
— Дядь Миш, доверьте мне свой «Москвич» на пару дней. Вы меня так выручите.
Михаил Кузьмич замолчал на некоторое время, пережевывая одновременно и картошку, и то, что услышал. Просто взять и отказать он, конечно, не мог хотя бы по той причине, что подруга дочери — это почти родной человек. Он погладил Маруську, уютно дремавшую на коленях, и сказал, обращаясь к ней:
— Что с ними делать, пятнашка? Подпоили старичка, а теперь на самую дорогую сердцу вещь покушаются, хулиганки. А у меня поршневая на подходе. Того и гляди навернется.
— Дядь Миш, так это ж не проблема. У меня комплект поршней есть, у приятеля в гараже, — вдохновенно соврала я, посчитав, что не слишком обеднею, если в ближайшие дни прикуплю запчасти на базаре и отплачу тем самым за доброту и доверие. — Я вам отдам их. Они мне не нужны.
Такой ход принес положительные результаты. Глаза бати засияли.
— А поршни чьего производства?
Я, конечно, не спец по ходовой части и двигателю, но «Клаксон» все же почитываю иногда. Поэтому я со знанием дела сказала:
— Уфимские.
Это его совсем подкупило.
— Ой, Таня, не дай бог чего. Я вон Лене не разрешаю. Она у меня горе-шофер.
Об этом я тоже знала. На первом занятии по вождению она не могла по прямой на первой скорости проехать. Машина выписывала по автодрому кренделя, а инструктор рвал на себе волосы, проклиная горькую судьбу и бездарных учеников. И только ближе к экзаменам в карточке появились долгожданные тройки.
— Бать, рожденный ползать летать не может. Мне это не дано. А Татьяна за рулем — бог. Так что ты не бойся.
К восьми вечера батя сдался и согласился написать доверенность на имя дочери.
А в десять я уже выехала из гаража и, подбросив подругу и старика до дома, направилась к особняку Сабельфельда.
Калитка во двор была открыта, и все окна дома были залиты светом.
Я не сразу сообразила, что происходит. Потом поняла, что Сабельфельд перед тем, как отправиться в последний путь, нанес визит в родную обитель.