За морем Хвалынским
Шрифт:
— Господин мой, — склонился в поклоне Абдурахманбек, — конечно, боюсь. Однако…
— Много прибыли, правда?
— Нет, не так много. Мы торгуем едва не в убыток себе, поверь…
— Не говори! — махнул рукой Брачислав. — Если бы не было прибыли, не загнать бы вас так далеко!
— Ну, пусть себе есть, но самая маленькая…
— Я не хочу подсчитывать, сколько ты имеешь, поверь! — Брачислав пренебрежительно скривился. — Меня интересует, что ты привез нам теперь.
«Ну что за варвар, — думал, склоняясь в низком поклоне, Абдурахманбек. — Не понимает наслаждения долгой, неторопливой беседой, когда слова служат, чтобы ласкать слух и окутывать нас в джалабу [33] мудрости, чтобы мы, бедные люди, не чувствовали дыхания бархута [34] , куда в конце концов отправятся души многих из нас… Однако же он настоящий Джалут-Голиаф… Ничего,
33
Джалаба — длинная белая одежда у арабов.
34
Бархут — колодец, связанный с адом и заселенный душами неверных.
А назавтра княгиня и дочери отправились на купеческий струг [35] , чтобы посмотреть товары, а заодно и чудеса, которыми был полон тот струг, — чужеземная посуда, ткани — ими обтянуты меленькие, едва над землей, оттоманки, — толстые одеяла, на которых сидят из тех земель люди, вместо того чтобы, как это водится у всех других народов, сидеть на креслах, чтобы не продуло…
А возвращаясь со струга, оступилась княгиня на лестнице, проложенной между стругом и пристанью, и тяжело упала в воду. И почти тут же большая волна — не иначе подослал ее нечистик! — всколыхнула струг, и он бы, наверное, раздавил княгиню, если бы не бросился вслед за ней купец — в том, в чем стоял, и не уперся толстыми, жилистыми руками — одной в пристань, а другой в струг, не удержал его на те несколько минут, когда посыпались в воду дружинники и стража…
35
Струг — речное судно.
Белую, как мука, без чувств княгиню вытащили и тут же, положив на носилки, рысцой понесли в терем, а впереди бежал отрок, чтобы предупредить лекаря. Купец же сам вылез на берег, тяжело кряхтя, а окровавленные его руки слуги тут же помазали желтой мазью, которую купец, как и оружие, всегда возил с собой.
Назавтра Абдурахманбек был зван на торжественный прием к полоцкому князю.
Низко поклонился ему князь Брачислав, посадил рядом с собой. Расспрашивал про дом и жизнь, про незнакомые земли, откуда приехал купец. Благодарил за помощь и удивлялся, откуда у него взялась такая сила, чтобы остановить струг.
— На помощь мне, я думаю, пришел мудрый Джирджис, — кланяясь, отвечал Абдурахманбек и начал тихо бормотать что-то.
Толмач объяснил:
— Джирджис — это Георгий Победоносец. И еще славный бек молится, чтобы пришли на помощь мудрый Георгий и Джибрил, или, как говорят арабы, Рух-ал-Кудс, потому что они очень часто помогают ему…
Епископ, стоящий около Брачислава, насторожился:
— Чтобы не было какой беды… Хорошо, что зовет купец на помощь святого Георгия, но другой, как там его… Джибрил? Не злой ли это дух?
— У вас Руха-ал-Кудса называют святым Гавриилом. — Толмач взглядом поискал иконы.
— Что же это — у них те же святые, что и у нас. А мы же их нечистыми считаем? — обратился Брачислав к епископу.
— Зато у нас говорят про вас — неверные, — не выдержал толмач. — А я так думаю, что все люди пошли от Кабила и Хабила, или Каина и Авеля по-вашему, и разница только в том, что живут они в разных местах, оттого и обычаи стали разные…
— Я попрошу еще о помощи и Биби-фатиму и Амоарону — обе они помогают женщинам. Пусть жена хакана [36] быстрее выздоравливает.
36
Хакан (или каган) — так называли на Востоке князей.
И сидел Абдурахманбек на пиру, и много ел, одно только не мог взять — маринованных грибов, которые назвал, охмелев, скользкими, как пиявки. Удивлялись люди полоцкие тому, но ужаснулись, когда сказал купец, что у себя дома угостит он гостей глазами барана, варенными в молоке.
— В каждой земле свои обычаи, — сказал князь сурово.
Все примолкли. И долго еще — через толмача — рассказывал перс о далеких землях, откуда приехал.
Маленькая Гордислава смотрела большими испуганными глазами на смуглое широкое лицо с черной бородой, на пухлый палец и на удивительный камень. Не знала она, а об этом тоже рассказал потом Абдурахман, что делал перстень великий мастер, думая о недоступной ему девушке, и заклял камень-гранат словами поэта Абу Ахмеда Мансура ибн Мухаммеда, судьи города Герата, который умер от любви: «Как ты привлекла мое сердце, так не смог бы привлечь гранат соломину». Владеет гранат таинственной силой притягивать к себе предметы и также
А в конце пира сказал Брачислав:
— Одарю тебя щедро за мою княгиню!
И принесли в палаты богатства великие: медвежьи, волчьи и беличьи шкурки, и соболей, и острое оружие. Но Абдурахманбек отказался и попросил одного — молодую девушку, которая недавно представляла на празднике молодого славянского бога — Ярилу.
— Кто это? — зашептались вокруг.
— Дочь вдовы Катунихи, — ответил Абдурахман.
Не открыл он князю, что был на поганом празднике, где высмотрел красивую славянку с просветленным лицом и синими глазами — синими, как бадахшанский лазурит. Возгорелось в нем сердце. Знал купец толк в женщинах, а перед ним была жемчужина, которая стоила гарема самого султана! Дорого можно было и продать ее, когда надоест. Однако не удалось ему купить девушку.
Хоть и бедная была вдова, продать дочь наотрез отказалась и еще в придачу опозорила гостей — грязным веником выгнала из хаты Абрудахманбека и его толмача, ибо были они настойчивы и ни за что не хотели уходить просто так, не договорившись, не купив. А как же иначе взять красавицу? Обвенчаться с ней не мог купец, ибо, если бы стало известно, что хоть на мгновение отдал он душу неверным, пошел в церковь, отказался от воли Аллаха и пророка его — Мухаммеда, не жить бы ему в своем уютном, большущем доме с садиком, где весной так сказочно красиво цветут персики и абрикосы, а многочисленная свита прислужниц готова исполнить малейшее его желание… Торговать с неверными можно, однако каждый раз, приехав от них, нужно идти к мулле, чтобы наложил он очистительные обряды и хорошо замолил грехи. А здесь муллы — нет. Да и есть у него уже четыре жены и несколько наложниц. Просил он, низко кланяясь, отдать ему ту девушку.
Брачислав поколебался немного, однако согласился послать к Катунихе людей с наказом — купить девушку для него, князя Брачислава.
Поколебался, ибо хоть и теперь еще ездили и в Киев, и в Новгород, и в Полоцк «девки купити» и свейские купцы, и купцы из Дони (Дании), из земель мусульманских и сами купцы полоцкие отвозили еще, вместе с мехами соболей и куниц, в булгарскую столицу на Итили (Волге) девушек из окрестных земель, — делали это уже тайно: епископ киевский и полоцкий и священники в своих проповедях гневно сопротивлялись поганому обычаю, учили, что есть у всякого существа живая душа и никому не дано распоряжаться ею, кроме господина земного — князя да владыки небесного. Навряд ли удалось бы теперь Абдурахману взять какую-нибудь девушку боярскую или дочерей людей именитых или старцев городских — не стал бы Брачислав обижать так своих людей, хоть властвовал в Полоцке много лет самовластно. Но как отказать гостю, который спас жену, если хочется ему простую девушку, дочь бедной вдовы? А между тем вдова эта, хотя и была бедной, не имела нигде долгов, не занимала ни кун, ни другого имущества, и нельзя было продать ее в рабство за долг, как делали это повсюду со своими непокорными людьми бояре и тысячные. Зато за позор должна будет заплатить Катуниха гостю заморскому гривну серебром. И с тем наказом помчался на Водяную улицу посадник Лось, а через некоторое время привез он девушку, всю в разодранной рубашке и с распущенными волосами, ибо вдова Катуниха не только не отдала посаднику гривну, но обозвала его всякими словами и плюнула в лицо, а девушка вырывалась от него и не желала слушать никаких приказов, хоть и послал за ней сам великий князь. Крепко разгневался Брачислав, приказал, чтобы высекли хорошо вдову, однако ответил ему посадник, что все это уже сделано и теперь сидит она в погребе княжеском, как рабыня, а имущество ее скудное все забрано в казну как плата за позор купца чужеземного. Хотел князь учинить добрую науку и дочери вдовы, но ждал обрадованный Абдурахманбек, и потому было приказано только как следует отмыть ее и одеть в хорошую одежду, и когда зашла красавица в горницу, все застыли и позавидовали-таки купцу, высмотревшему ее — и где, на Дивиной горке, куда ходят люди черные, простые!
Поздно вернулся с полюдья молодой князь Всеслав с младшей своею дружиной. Пока мылись в бане, оставив банщику метлу, воду да черную курицу в жертву, чтобы не пугал потом слабых духом, пока пили квас да садились в сеннице ужинать — один за другим погасли желтые, тусклые огоньки в полоцких хатах и дворах. Со смехом, шутя, садились потные, раскрасневшиеся гридни за ужин, с молодой жадностью оглядывали стол, где лежали на большущих деревянных тарелках куски свеженины и рыбы, поджаренной, пока дружинники мылись в бане, белые треугольники сыра, моченый горох, коричневые караваи хлеба, булки, смазанные перед выпечкой яйцом — так блестели их желтые бока. А между тарелками стояли разноцветные, расписанные киноварью, шафраном или сажей деревянные сосуды с квасом, пенилась брага, остро пахнущая медом и душистыми травами, и пустые желтые братины с резаными ручками стояли вдоль столов.