За нами Москва!
Шрифт:
— Я бы, пожалуй, полз к тягачу.
Берестов, как всегда, ухитрился подобраться совершенно неслышно.
— От него вон к тем воронкам, а дальше, кажется, идет ход сообщения. — Он повернулся к Медведеву и устало ухмыльнулся: — Я, конечно, не настаиваю, просто у меня хороший опыт таких прогулок на пузе.
— Да, наверное.
Вообще говоря, старшина не то чтобы не любил командира первого взвода, а, скорее, относился к нему настороженно. Берестов был для него чужим, человеком из другого мира, здесь не было пресловутой классовой ненависти, скорее осознание того, что этот немолодой крепкий мужик
— Странно как, Андрей Васильевич, — сказал старшина, передавая бинокль бывшему белогвардейцу, — вроде фронт — и такая тишина…
— Признаться, мне тоже как-то не по себе. — Берестов внимательно разглядывал ничейную полосу. — От тягача забирайте влево, там несколько воронок и кустики какие-то, измочаленные, правда… Да, о тишине. С Германской не люблю такого затишья. Сидя в окопе, войну не выиграешь. Хотя, конечно, солдату спокойней, когда он засел в свою ямку и никто его в атаку не гонит.
Медведев хмыкнул:
— Ну, вы прямо как по Боевому Уставу излагаете, Андрей Васильевич.
— А почему нет? — пожал плечами старший сержант. — В этом отношении Устав написан удивительно толково. Ну вот что, Денис. Иди-ка ты спать, тебе ночью силы понадобятся, в четыре часа я тебя разбужу. Ты уже решил, кого возьмешь с собой?
Старшина кивнул. Он был старше по званию, но ни на секунду не удивился, что лейтенант назначил дежурным именно Берестова. Никакого ущемления для себя Медведев здесь не видел — Андрей Васильевич был волк старый и опытный.
— Ну, раз решил — иди и отдыхай, мне все равно не спится.
Медведев уснул на месте, и старший сержант двинулся в обход ложбины. Рота спала, пользуясь краткой минутой отдыха на этом клочке русской земли между двумя узлами немецкой обороны. Проверив часовых, Берестов вернулся к танкам. Пленный немец сидел, прижавшись спиной к тележке шасси, и круглыми от ужаса глазами следил за Шумовым. Огромный красноармеец устроился прямо напротив гитлеровца и задумчиво строгал трофейным штыком какую-то палочку. В размеренном движении блестящего лезвия было что-то жуткое, и, судя по стружке, палочка была далеко не первой. Старший сержант вздохнул — это была еще одна проблема, которую следовало решать немедленно.
— Подвинься, Ваня, — сказал бывший белогвардеец и уселся рядом с гигантом.
Шумов молча убрал штык в чехол и вопросительно посмотрел на комвзвода–1.
— Идет война, Ваня, — начал Берестов, глядя куда-то мимо немца, — страшная война. И мы должны быть жестокими. Здесь не место чистоплюям. Но есть жестокость, а есть… Есть лютость. Это такое старинное русское слово, знаешь, бывает «лютый зверь», а бывает лютый человек. У тебя есть дети?
— Трое, — спокойно ответил рабочий.
— Вот видишь. — Старший сержант помолчал, подбирая слова. — Не надо становиться лютым, Ваня, ведь ты к ним еще вернешься. Давай будем просто жестокими. Они, — он кивнул на пленного, — они пусть мучают, а мы не будем. Хорошо?
Шумов до хруста сжал кулаки, вытер внезапно вспотевший лоб.
— Как Валя Холмов погиб, — хрипло сказал он, — что-то у меня как перевернулось. Мы с ним… Ну вроде как подружились, пока в лагере были. Мы же соседи, оказывается, почти. Были. У него дома жена беременная. Он книгу писал, про этих… Про древние народы. Все рассказывал, как он их язык разгадывал, по надписям, ну у нас на камнях в степи есть.
Трясущимися руками он расстегнул ворот гимнастерки.
— Я — что. Таких, как я, — улица и переулок И все равно помирать не хочется. А он… — Шумов помотал головой. — Не знаю уж, как рассказать. Если бы не война, он бы книгу написал, и не одну. А теперь? А как Копылов про раненых рассказал… Не могу я, Андрей Васильевич, душит меня, как увижу их — и душит. А убью — и вроде легче. Наверное, это неправильно.
Берестов успокаивающе похлопал здоровяка по руке.
— Все нормально, Ваня, все уже, в этом деле главное — выговориться. Убивать их нам еще не переубивать, — он вздохнул, — а вот голову нужно иметь холодную, иначе он тебя убьет, а не ты его. Так что ложись-ка ты, мил-человек, спать, охолони немного. А немца я сам посторожу.
— Есть!
Рядовой Шумов грузно поднялся, подхватил винтовку и ушел на другой конец лощины.
— Этак вы меня совсем работы лишите, — ворчливо донеслось из-за танка.
— Что, тоже не спится? — усмехнулся Берестов.
Гольдберг вышел из-за танка и уселся рядом с бывшим белогвардейцем.
— Не спится. Возраст, наверное, сказывается. — Он потянулся и кивнул на немца: — И этот, бедненький, все никак не уснет. — Он хихикнул. — После шумовской колыбельной кому угодно спать не захочется. Да. Должен вас за Ивана поблагодарить, это, вообще-то, моя обязанность…
— Всегда пожалуйста. — Берестов покосился на комиссара, доставшего из кармана портсигар. — А вот курить здесь не следует, неизвестно, куда дым снесет. Береженого Бог бережет.
— Извиняюсь.
— Валентин Иосифович, можно вопрос? — Старший сержант потер обросший щетиной подбородок. — Откровенный?
— Ну… — Гольдберг пожал плечами: — Давайте.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что повидали больше, чем хотелось бы? Ваш орден… Вы состоите в партии с 1917 года, но вас призвали, чего уж греха таить, в довольно низком звании. — Заметив, что лицо комиссара помрачнело, Берестов поднял ладонь: — Нет, разумеется, я не собираюсь лезть к вам в душу, не хотите говорить — не надо.
— Ну почему же, — медленно сказал Гольдберг, — тогда ночью вы были со мной откровенны, почему я буду что-то от вас скрывать? Тем более что стыдиться мне нечего. Вы правы, было время, я занимал достаточно высокий пост…
Комиссар говорил спокойно, словно все это происходило не с ним. В 1933 году участник Гражданской войны Валентин Иосифович Гольдберг стал парторгом химкомбината в М***. Это было совершенно новое предприятие, построенное энтузиазмом комсомольцев, который в этот раз не пришлось подкреплять мрачной силой заключенных. Завод, возведенный в рекордно короткие сроки, начал давать продукцию еще до того, как были завершены монтажные работы. Работы у Гольдберга было выше головы, и он окунулся в нее с радостью. Он разрешал конфликты, вел бытовые вопросы, выбивал у руководства средства на строительство детского сада, организовывал питание и отдых рабочих.