За пеленой надежды

Вуд Барбара

Вдруг Мики обиделась на них — на их болезни и зависимость от нее. Она обиделась на эту больницу: она ненавидела ее. Ненавидела Грегга, Джея Соренсена и Шарлу из отделения неотложной помощи. Как они терпят это? Как они могут приходить сюда день за днем, жить при искусственном освещении, дышать искусственным воздухом и работать на конвейере с неисправными телами, словно рабочие на заводе, производящем роботов? Где удовлетворение от всего этого? Где чувство достоинства?

А впереди еще пять лет такой жизни!

Тихий плач Мики перешел в безудержные рыдания. Теперь она рыдала

громко, наверно, так громко, что ее услышали через закрытую дверь, но ей было все равно. «Пусть слышат! Пусть видят, что я не машина!» Именно это сделали из нее полтора года в «Виктории Великой» — превратили ее в холодную, производительную, бездушную машину. Год интернатуры выбил из нее бесполезную чувствительность, научил смотреть на смерть как на еще одну клиническую фазу болезни, научил не чувствовать привязанности к пациенту, а считать его очередным случаем. Ее природные инстинкты притупились.

«Когда я отработаю здесь, мне уже будет тридцать один год».

На столе зазвонил телефон. Мики посмотрела на него: «Господи, оставьте же меня в покое!» Затем достала из кармана носовой платок, вытерла лицо и взяла трубку.

— Это вы, доктор Лонг? — спросил взволнованный голос. — Это Карен из педиатрического. У нас больной, нуждающийся в неотложной помощи.

— Что произошло?

— Кровоизлияние после удаления миндалин.

— Кто интерн?

— Тоби Эйбрамс. Он просил позвонить вам. Вы нам срочно нужны.

Мики повесила трубку и машинально пошла к двери. Она шла, потому что была так запрограммирована, шла, как ее учили. Но внутри ощущала холод и оцепенение.

В педиатрическом отделении был сущий ад. В коридоре усмиряли истеричную женщину, а в палате две сестры и практикант придавили ребенка к койке. Койка, одежда и пол были крови. Подбежав к маленькой девочке, лежавшей на боку, Мики спросила:

— Что случилось?

Тоби, интерн, повернул бледное лицо к Мики. Его белый халат промок до нитки, одной рукой он вцепился в запястье ребенка, другой удерживал на месте капельницу.

— Это пациентка Берни Блэкбриджа. Он сегодня удалил ей миндалины. Девочка чувствовала себя хорошо, но час назад у нее неожиданно началась рвота, живот наполнился кровью и она оказалась в шоковом состоянии. Я взял кровь, чтобы установить группу и резус, пытался поставить капельницу. Но она все вертится, а вены у нее такие тонкие…

Мики проверила зрачки ребенка и при свете фонарика заглянула в горло.

— Только втроем нам удалось удержать ее, — сказал Тоби унылым голосом. — Я ввел иголку, но ее снова вырвало кровью. Мы начали переливание, но…

— Проклятие! — сказала Мики и вскочила с койки. — Тоби, ей нужно наложить лишь пару швов! Ты позвонил доктору Блэкбриджу?

— Его жена ответила, что доктора еще нет дома, но она пришлет его в больницу, как только тот вернется.

Мики повернулась к сестрам:

— А Греггу Уотермену не пытались позвонить?

— Он наверху, в родильном отделении, делает кесарево сечение.

— Ладно. Пошли от меня сообщение Джею Соренсену. Давайте прямо сейчас отвезем ребенка в хирургическое отделение!

К

тому времени, когда она приняла душ и сменила свою перепачканную кровью одежду, уже наступила полночь. Однако, как ни странно, Мики не чувствовала усталости. Позвонив в «Восток-3» и сообщив, что скоро начнет обход, она отправилась в педиатрическое отделение проведать мать девочки, которой ранее дала седативное, и застала ту мирно спавшей в комнате, где расположились интерны в ожидании вызова.

В ординаторской были свежий кофе, апельсиновый сок, пончики, фрукты и холодная вырезка в холодильнике. Все это только что подняли сюда из кухни для ночной смены. Наливая кофе с густыми сливками, Мики опустилась на виниловый стул и машинально вытерла яблоко о лацкан чистого белого халата.

Как странно. Она устала, но не так, как раньше, когда хотела умереть. Это была совсем другая усталость, почти бодрящая. Мики уже давно не чувствовала себя так хорошо.

Открылась дверь, и показалось угрюмое лицо.

— Привет, — сказал Тоби. — Я не помешаю?

— Нет. Входи. В холодильнике лежит салями.

Но Тоби покачал головой и сел на край дивана, у него было испуганное и несчастное лицо.

— Мики, спасибо, что спасла этого ребенка. Ты и мою жизнь спасла.

— Тоби, это работа.

Он снова покачал головой. Тоби Эйбрамс был настоящим лохматым медведем с руками, похожими на лапы, и темпераментом сенбернара. Все его любили.

— Мики, я чуть не убил этого ребенка. Я сделал ужасную ошибку. Никогда не прошу себя.

Увидев его мрачный взгляд и опущенные плечи, Мики отложила кофе и яблоко, подалась вперед и уперлась локтями в колени.

— Тоби, — спокойно сказала она, — ты только четыре месяца назад окончил медицинский колледж. Никто не может требовать, чтобы ты знал все.

— Да, но ей надо было наложить лишь пару швов! А я этого не знал. Я потерял час времени, а она едва не истекла кровью. Мне следовало немедленно вызвать тебя.

— Ну что ж, вот так мы усваиваем это ремесло. Теперь ты это знаешь и никогда не забудешь.

Он смотрел на нее невидящими глазами:

— А что будет в следующий раз? Что если я еще раз ошибусь? Мики, мне страшно. Этот ребенок до смерти напугал меня.

Мики был знаком ужас в его взгляде. Она часто видела его, в своих и чужих глазах. Мики вспомнила другого стажера, Джордана Пламмера, который прибыл в «Викторию Великую» в одно время с ней: молодой, целеустремленный и добросовестный, преданный идеалам и работе. Примерно год назад Джордан Пламмер проходил ротацию через медицинскую службу и положил в больницу пожилого джентльмена с острым респираторным заболеванием. Полагая, что пациенту отказало сердце, Джордан сделал ему укол морфия, и пациент вскоре умер. Вскрытие показало, сердце работало нормально. У пациента обнаружили обструктивный бронхит, и морфий подавил остатки дыхательного рефлекса. Джордан отделался строгим выговором от руководства, поскольку был новичком и принял решение, как ему казалось, после верно поставленного диагноза. Но он так и не пережил этого и спустя полтора месяца покончил с собой.