За пеленой тысячелетий
Шрифт:
Ничего этого Камасарий и Аргота не слышали, занимаясь насыщением своих желудков. Они очнулись только тогда, когда острые клинки упёрлись им в грудь, сразу парализовав волю. Им связали руки и как жертвенных животных вытащили из шатра. Пир закончился.
Месть Томирис была ужасна. Когда рассвет посеребрил верхушки ближайших сопок, вся равнина была залита кровью, а трава приняла бурый оттенок. Те, кому посчастливилось пережить эту ночь, просыпаясь от похмельного сна, видели страшную картину. А вокруг стояли хмурые воины с натянутыми луками.
Вождей рядом не было и не кому было поднять их и крикнуть боевой клич. Потому что и главы родов валялись в лужах собственной крови. Посовещавшись, воины решили сдаться
Казнь называлась рассечкой. Она применялась только к тем скифам, кто был знатного происхождения и нанёс личное оскорбление самому царю. А измену, которую вздумали совершить два друга-побратима, Камасарий и Аргота, Томирис расценила, не только как угрозу всем массагетам, но и как личную обиду. Поэтому и решила применить к ним казнь, которую уже не использовали с незапамятных времён.
Провинившихся привязывали к коням за ноги и пускали вскачь по равнине. Кони, на всём скаку, огибали большой валун, и людей разрывало надвое. В стороны летели кровавые куски, а кони, ошалевшие от запаха крови, уносились в степь. Их ни кто не ловил и не пытался вернуть обратно. Для скифа считалось позором, если он прикоснётся к такому коню, и они носились по степи, пока не падали замертво от усталости или не ломали себе ноги.
Камасарий и Аргота, оглушённые и раздавленные всем произошедшим, лежали не шевелясь. Только у Камасария из глаз появилась слеза и стекла по грязной щеке, затерявшись в густой бороде. Просить и умолять о прощение бесполезно – они прекрасно понимали это. Камасарий повернулся к Арготе, прохрипел:
– Прощай, ардхорд.
– Прощай, - как эхо ответил Аргота, так до конца и не простивший себе, что поверил лживым обещаниям Томирис.
Когда Атея достали из ямы, где он просидел целый день, дрожа от страха, и повели на место казни, пришло понимание, что царица его обманула. Он заскулил как щенок, задёргался в руках двух могучих скифов, но, получив удар кулаком по лбу, затих. А очнулся только тогда, когда уже лежал на земле связанный, притороченный за ноги к коням. Рядом стояли голые по пояс соплеменники с кнутами в руках. Все ждали последнего слова царицы.
До Атея стало доходить, что с ним собираются совершить, и от страха он закричал, пытаясь освободиться от пут. И вдруг увидел склонённое лицо Томирис. Она была как в дымке, и сперва он подумал, что боги насмехаются над ним и послали ему это видение. Но видение произнесло человеческим голосом:
– Прими смерть достойно. Как настоящий воин. А не уподобляйся несмышлёнышу, впервые увидевшему кровь.
– Прости меня, - он протянул к ней связанные руки. – Прости... Ты ведь обещала.
– Нет тебе прощения. Ты обманул не только мою любовь, но и всех массагетов. Собираясь их бросить, вместе с изменниками вождями, под персидские мечи. Как ты мог так поступить?
Он что-то попытался ей ответить, но Томирис его уже не слушала. Она встала, повернулась спиной и пошла прочь. Её рука поднялась, на мгновение задержалась в воздухе и опустилась. Вслед за этим раздались щелчки кнутов, послышался конский топот. Приговорённые к страшной казни закричали, но вскоре их крики оборвались. А над бесконечными рядами воинов раздался вздох.
&&&
Уже четыре дня минуло с того момента, как персы нанесли поражение скифскому войску, под началом сына царицы Томирис, Спаргаписа. Теперь Кир ждал от её изъявления покорности. Проходил день за днём, а от скифов больше не было никаких известий. Они как будто, испугавшись несметных войск царя Кира, растворились в степи, убоясь его гнева. Царь знал, что это не так. Они где-то там, за предгорьями, затаились и ждут. Они ждали, что он, насладившись победой, уйдёт из степи, но царь царей не намеревался этого делать. Не для того он положил столько воинов и прошёл столько парсагов, чтобы уйти обратно. С каждым днём раздражение им овладевало всё больше. На четвёртый день он собрал совет из ближайших военачальников. Он спросил у них одно: Что делать, как поступить, в дальнейшем? Продвигаться и дальше в кочевья массагетов или ждать их здесь, на этой равнине, которая уже один раз принесла удачу персам?
Все отвечали по-разному и вразнобой. Единого мнения у военачальников не было. Так же, как и не было рядом верного Гарпага, всегда дававшего верные и правильные советы. Кир их слушал вполуха, особо не вслушиваясь. Что они могут ему посоветовать, бьющиеся только за его расположение? В этом своём желании они готовы раздавить и втоптать в прах любого. От этого нет им веры... Неожиданно дельный совет дал визирь Херасмия и Кир обратил внимания на его слова.
– Великий царь! Скифы доказали, что они умеют сражаться. Сражаться и умирать. Мы думали, что разбили всё их войско, но это оказалось не так. Судя по всему у Томирис ещё достаточно воинов, если она, ничтожная, смеет грозить тебе. Степь огромна, а поток варваров неисчислим и поэтому не известно скольких ещё воинов может выставить царица массагетов. Я осмелюсь дать тебе совет не продвигаться дальше вглубь территории варваров, а ожидать скифов здесь. Но чтобы не быть слепыми котятами, неразумными и глупыми, надо послать в стан массагетов лазутчиков. Под видом торговцев они проникнут в самое логово Томирис и выведают всё о планах варварского племени. Тогда мы будем знать, как поступить и направим своих воинов туда, куда укажешь ты, повелитель, - Херасмия замолк и поклонился.
Все зашушукались, обсуждая то, что предложил Херасмия. Кир поднял тяжёлый взгляд, посмотрел на сразу притихших сановников. Немного подумал. В словах Херасмии был толк.
– У тебя есть человек, готовый выполнить то, что ты предлагаешь?
– Всегда найдётся достойный, готовый послужить во славу твоего величия.
– Хорошо, - царь принял решение. – Позови его.
Кир махнул рукой и сановники, пятясь, обтянутыми халатами задами, вышли из шатра. Оставшись один, Кир вздохнул. В последнее время он стал уставать от советов, от глупости людей которые его окружали. Раньше он как будто этого не замечал, а доказывая всем свою правоту, ощущал себя равным богам и этим оправдывал многие свои поступки. Сейчас, что-то непонятное происходило в душе. Он спросил себя: что это, приближение старости или чего-то другого, неизбежного?
Прервав размышления повелителя, вошёл воин стражи и остановился, ожидая, когда царь обратит на него своё внимание. Он был молод и безус, на подбородке только начал пробиваться первый волос. Молодой воин впервые переступил порог царского шатра и, увидев повелителя вселенной, был раздавлен его величием и могуществом. Во взгляде голубых глаз, устремлённом на повелителя, было столько страха, раболепия и почитания, что Кир вновь почувствовал себя богом. Царь догадался, что этот юноша из того пополнения, которое прибыло два дня назад и набрано, если судить по светлым, курчавым волосам, с ионийского побережья.
– Чего тебе? – негромко спросил он.
– Великий, - несмотря на молодость, юноша не стал падать на колени, а с достоинством поклонился. – Визирь Херасмия просит дозволения предстать перед твои очи. С ним ещё вавилонянин Азарий, и тоже ждёт дозволения лицезреть твой солнцеподобный лик.
«Уже нахватался от придворных, выражаться витиевато, - непроизвольно подумалось царю. – Надо будет его отметить. Из этого юноши может получиться толк. Вон как ноги трясутся, а виду не подаёт... Молодец!... Хвала Ахурамазде у меня много таких воинов».