За подводными сокровищами
Шрифт:
Мы обнаружили четыре пушки фрегата «Лю» и только один из нескольких якорей. Остальные, вероятно, захоронены под коралловыми рифами, но никаких видимых следов нет. Не исключается возможность, что предсказание капитана Аттинга относительно того, что испанцы прибудут к месту гибели корабля и поднимут столь ценную добычу, как пушки, оказалось пророческим. Вполне вероятно, что пушки, обнаруженные нами в глубоком песчаном проливе, лежали на слишком большой глубине, недоступной для испанских водолазов. Может быть, им удалось поднять лишь те, которые попали на верхушки рифов, подходивших к самой поверхности воды.
Вся обнаруженная нами стеклянная, фарфоровая и глиняная посуда была разбита силой порохового взрыва. Большинство деревянных частей корабля превратилось в щепки и обуглилось во время пожара, зажженного капитаном Аттингом.
Избегнув гибели «на скалах от бурь, от огня и противника», капитан Аттинг далее описывает путешествие
«На баркасе я послал господина Рандэлла, а также господина Ллойда — первого и третьего лейтенантов. Ревизор следовал на моем катере, а еще один помощник — в ялике. Лично я и двое моих слуг находились на борту шлюпа. Трюм шлюпа был до отказа загружен людьми. На палубе также было множество людей. Такая перегрузка судна угрожала опасностью перевернуться в случае усиления ветра. Я приказал всем судам следовать за мной и в случае потери друг друга из виду пытаться добраться до Бахама Бэнк и на остров Провиденс. [7] Ночью я поднял для них огни, но все суда меня обогнали и ушли настолько далеко вперед, что к двенадцати часам ночи я потерял их из виду. Ночью мне пришлось ходить разными галсами и держаться против северного ветра. Оповестив другие суда соответствующим сигналом, я шел переменными галсами до рассвета. Но к этому времени я совершенно потерял их из виду. Ветер усилился, а шлюп был сильно перегружен людьми, находившимися на борту, и не мог нести парусов, мне пришлось привести его к ветру и рискнуть идти через залив Флориды, чтобы пристать в любой точке берега Каролины. Я старался дойти хотя бы до Сент-Огастина, если бы мне не удалось достигнуть другого, более подходящего места, лишь бы не погубить шлюп со спасшимися людьми. У меня было мало надежды на удачу, но, благодаря богу, стояла исключительно хорошая погода и нам удалось прибыть в порт Роялл в ночь на 13 февраля. Я нисколько не сомневаюсь в том, что остальные суда благополучно прибыли в Провиденс задолго до этого.
На борту у меня были два лучших во всей Америке лоцмана по заливу Флорида. Они уверяли, что лучшего курса нельзя было выбрать. Лично мне приходилось проходить по заливу несколько раз. Залив, а также побережье Каролины мне лучше знакомы, чем любая другая часть мира. Будь у меня под командой двадцать кораблей, судьба которых зависела бы от удачного плавания по заливу, я бы иного курса не выбрал, разве только пошел бы севернее: как я указывал ранее, я не могу объяснить происшедшего ничем, кроме необычного и чрезвычайно сильного течения,
Как только мне удастся собрать своих офицеров, я тут же направлю их доклады на родину. Некоторые из них высказали желание поехать в вест-индские владения, другие — пойти служить на торговые суда, иные — уехать на родину. Я уже направил на родину вахтенного начальника вместе с вахтенным журналом.
Поскольку имеется много соображений против моего возвращения на родину на борту торгового корабля, учитывая опасность быть захваченным в плен испанцами, я решил остаться здесь до ближайшей возможности вернуться на родину на борту военного корабля. Если же будет найдено возможным судить меня военным судом в Америке, я сочту это за признак большого внимания. И если суд найдет — а я очень надеюсь на это — что я полностью и до конца выполнил свой долг офицера перед флотом его величества во время этого несчастья, то я буду просить их высокопревосходительства позволить мне надеяться на то, что мне будет предоставлена возможность и дальше служить его величеству…
7
Теперь называется островом Нью-Провиденс, на котором расположен Нассау.
Мы мысленно перенеслись на несколько сотен лет назад, и наши сердца наполнились сочувствием к капитану Аттингу в час его тяжких испытаний. Мы спускались под воду и облазили те самые зубчатые скалы, о которые разбился деревянный корпус фрегата «Лю». Мы плавали над песчаной косой, на которую когда-то высадился его экипаж. Мы на себе испытали огромную силу течения в проливе Бахиа Хонда. Разбитые остатки фрегата «Лю», одиноко лежавшие в прохладной синеве своей могилы, хранили душу того корабля, который был так дорог сердцу Аттинга. Эти остатки — пушки, якоря, фарфор, навигационные приборы, которыми Аттинг когда-то пользовался, — связывали нас с ним узами взаимопонимания.
Лорды Адмиралтейства тоже сочувственно отнеслись к капитану Аттингу. Военный суд, состоявшийся 31 мая 1744 года на борту «Сэндвича», корабля военно-морского флота Великобритании, «пришел к заключению, что капитан Аттинг и подчиненные ему офицеры никоим образом не виновны в том, что фрегат «Лю» сел на мель.
XX
Автономное водолазное снаряжение. Амфоры и море без течений
Прочитав историю фрегата «Лю», я вернула том переписки Адмиралтейства. Барни к этому времени уже осмотрел хирургические клиники Лондона. Мы уже думали о Корсике, о том, как мы будем спускаться в ясные неподвижные воды Средиземного моря.
До знакомства с доктором-стоматологом Анри Шеневье нам не приходилось встречать водолазов-спортсменов, спускавшихся в воды Средиземного моря. Мы с ним познакомились в Париже. Это был энергичный человек лет сорока, высокого роста с фигурой спортсмена. Мы уже читали о докторе Шеневье и его подводных подвигах в брошюре известного французского клуба Альпэн Сумарэн — клуба водолазов города Канны. Нам приходилось видеть и фотографии бронзовых статуй, свинцовых якорей и остатков древних судов, поднятых доктором Шеневье и его друзьями со дна Средиземного моря. Все они пользовались автономным водолазным снаряжением. Эти водолазы спускались на глубины от 100 до 200 футов и неизменно извлекали большое количество амфор. Амфора — это сосуд, достигающий высоты плеча человека. Древние римляне и греки перевозили в них масло, зерно и вино.
Амфоры, подобные поднятым водолазами клуба Альпэн Сумарэн, появились на заре цивилизации, зародившейся на берегах Средиземного моря. Древние украшали их рисунками, отражающими сюжеты мифологии, спортивных игр, пиршеств и сцен любви тех времен. В подземном лабиринте развалин дворца царя Миноса на острове Крит, возможно, в том самом лабиринте, где Тезей убил Минотавра, были обнаружены целые ряды таких амфор. В течение многих столетий в этих неразрушимых сосудах перевозились основные предметы торговли стран средиземноморского бассейна. Каждый корабль, отправлявшийся в море, обязательно вез груз амфор на своем борту.
Амфоры, решили мы, это те же пушки Карибского моря, по ним можно обнаружить места гибели кораблей. Человек, занимающийся подводным спортом, не может считаться спортсменом-водолазом до тех пор, пока не поднимет такую вазу. Когда мы позвонили доктору Шеневье, он любезно пригласил нас посмотреть коллекцию своих трофеев, поднятых с морского дна. Оказалось, что он, его жена и дети, точно так же как и мы, проводили свой отпуск, занимаясь исследованием морского дна. Его кабинет, как и наша столовая, превратился в музей подводных трофеев. На полках рядами стояли всевозможные гончарные изделия, куски металла, покрытые солью, монеты и статуэтки, поднятые доктором Шеневье с затонувших кораблей. Часть трофеев была извлечена из подводной могилы у побережья Африки. Наконец нам удалось увидеть покрытую кусочками высохшей морской губки и слоем соли амфору. Это была тонкая красивая ваза с округленными ручками, достигающая высоты плеча человека. Она стояла на железной подставке. По словам нашего хозяина, это был очень древний образец.
— С какой глубины вы ее подняли? — спросила я.
— Мне повезло, — ответил он, — всего с глубины 50 метров. Но 50 метров — это больше, чем 150 футов. Высота, почти равная Ниагарскому водопаду и вдвое превышающая высоту пятиэтажного дома, где находился приемный кабинет доктора Шеневье.
В разгар своего приема во второй половине дня доктор Шеневье в течение получаса рассказывал нам о своих археологических исследованиях на глубине 100–200 футов. Прощаясь, он посоветовал нам обратиться к господину Бруссару в клубе Альпэн Сумарэн в Каннах.
— Господин Бруссар один из лучших спортсменов-водолазов в Каинах, — пояснил доктор Шеневье. — Он быстро обучит вас спуску на глубины до шестидесяти метров.
Шестьдесят метров — почти двести футов! Следуя из Парижа известным Голубым экспрессом в Канны, я не могла спокойно спать в ту ночь. Меня преследовали кошмары.
В мае, когда мы прибыли в Канны, на Ривьере цветы уже цвели в полную силу. Средиземное море сверкало яркой голубизной. Проходя мимо уютного ресторанчика, мы решили зайти в него и выпить чашку кофе. Низкая каменная стена была сплошь покрыта красными ползучими розами. Скользя глазами по сплошному огненному ковру роз, мы перевели взгляд на перекладину над воротами: на столбах ворот стояли две покрытые солью амфоры.
— А, амфоры! — ответил хозяин ресторанчика, — эти предметы достались нам от глубокой древности. Водолазы с большим риском для жизни добыли их с глубины 65 метров.
Где бы мы ни побывали, всюду сталкивались с амфорами. Каждая последующая амфора, оказывалось, была поднята с большей глубины, чем предыдущая. После завтрака мы стали подниматься по Рю Антиб в поисках клуба Альпэн Сумарэн. Барни остановился перед витриной мебельного магазина. За стеклом была выставлена верхняя половина поросшей известковой коркой амфоры с ручками.