За подводными сокровищами
Шрифт:
Водяные громады с ревом разбивались о зубчатые скалы; брызги и пена взлетали на пятьдесят футов. Сотни морских львов грелись на скале над бурунами; их коричневые тела выделялись на черном фоне, другие ловили рыбу и играли в яростном прибое, каким-то чудом оставаясь невредимыми. Они весело взлетали на волнах, удерживаясь на самом гребне и с удивительной точностью выскальзывая из пены на скользкие уступы скал.
Игривые тюлени островов Лос-Коронадос — это калифорнийские морские львы. Их еще называли «ушастыми тюленями» или «лающими тюленями». Это и есть наши друзья из цирков и зоологических садов, выступающие как музыканты, жонглирующие мячами и ловящие рыбу на лету. Их способность поворачивать задние ласты вперед и внутрь и сгибая туловище ползать по скалам делает их гораздо более подвижными на суше, чем мигрирующие морские котики с островов Прибылова.
Высоко над тюленями, на самом большом утесе острова расположился птичий базар. Своим пометом морские птицы окрасили скалы в ослепительно белый цвет. Вспугнутые шумом нашего двигателя, они поднялись в воздух, заслонив крыльями небо над нашими головами. Обойдя остров, мы зашли в бухточку, образовавшуюся среди отвесных каменных громад в результате обвала скалы. Бухточка находилась с подветренной стороны. В пятидесяти ярдах от берега начальник приказал заглушить двигатели, и мы легли в дрейф. Здесь мы были вне зоны океанского прибоя, разбивавшегося о скалы.
— Взгляните на то большое металлическое кольцо на скале, — сказал Рюп. — Это бухта Пиратов. Мы доберемся туда вплавь.
Рюп спустился за борт. Мы последовали за ним. Начальник опустил на наш одноместный спасательный плотик флотский бачок для нашей добычи. От холодной воды в первый момент перехватило дух, но что нас действительно заставило затаить дыхание, так это величественность картины под водой.
Весь океан, как драгоценный камень, излучал мерцающий голубой свет. Голубоватые прозрачные окуни с опаловыми глазами медленно плавали среди камней и подводных пещер. Концы бурых водорослей плавали на поверхности, и стебли бросали зыбкие тени на подводную синеву. И рыбы и водоросли медленно качались, подобно маятникам, в такт волнам.
Мы поплыли к берегу, ныряя под листву и извивающиеся, как змеи, скользкие стебли бурых водорослей. Они образовали мрачный таинственный лес морского красного дерева. На большой глубине на темных выступах подводных скал, словно тени, лежали огромные груперы; несколько выше, ближе к поверхности, подобно черному опалу блестела обнаженная прибоем раковина калифорнийской устрицы.
Я была зачарована созерцанием необычайной картины. Крик Барни вернул меня к действительности.
— Взгляни-ка сюда! — крикнул он и нырнул. Я наблюдала, как он, сильно работая ногами, пробирался сквозь водоросли вглубь к выступу далеко внизу. Он держал перед собой копье, и по мере того, как он подплывал к входу под водной пещеры, я поняла, за кем он погнался. Там находился гигант-омар, который, как мне казалось, был едва ли меньше Барни.
Омар уже уходил в свою пещеру, когда Барни ударил его копьем. До меня донесся щелкающий звук. Это пятился назад омар, делая большие взмахи своим сильным хвостом. Омар тянул Барни к пещере, пытаясь затащить его туда. Барни же, перехватив древко копья поближе к наконечнику, схватил омара за основания его усиков. Затем, пригнув его голову книзу и направив хвост кверху, дал омару поднять себя на поверхность. Омар оказался длиной с руку человека, весил он одиннадцать фунтов. Его мяса хватило, чтобы накормить восьмерых, и еще осталось на салат.
Медленный, но мощный прибой поднимал уровень воды в бухточке до краев и выше; вместе с волнами высоко поднимались и мы, уносясь вглубь через скалы и расселины, набитые омарами. В щелях омары водились десятками и, подобно дирижеру Тосканини, они размахивали своими дирижерскими палочками-усиками, отбивая в такт какой-то веселой, недоступной для уха симфонии. Я нырнула сквозь водоросли и морскую траву на глубину пятнадцати футов под черный риф, образующий козырек. То, что я увидела, было похоже на «Сказание о Кубла Хане»; [1] я оказалась в бесконечной пещере, ведущей в глубь моря, лишенную солнца. В глубине пещеры я увидела похожие на тени фигуры. Они подходили ко мне все ближе и ближе — восемь стоящих на цыпочках омаров-великанов; в темной глуби пещеры они отливали красно-зеленым светом. Я схватила самого большого из них за усики, но он ударами хвоста резко подался назад, оставив усики в моей руке; другие омары тем временем спрятались в недоступные углы пещеры. Свет вдруг исчез, и я оказалась в полной темноте: поросль бурых водорослей качнулась к берегу под влиянием прибоя. Меня накрыли и окружили тонны скользких змеевидных стеблей.
1
Кублай, Кубилай, Хубилай — внук Чингис-хана, пятый великий хан монгольской династии; утвердился на престоле в 1259 или 1260 году; в 1275–1280 гг. завоевал Южный Китай и стал императором всего Китая
В необычной обстановке легко поддаться панике, особенно при неожиданностях. Инстинктивно я стала раздвигать стебли водорослей руками, чтобы выкарабкаться на поверхность как можно быстрее. Но гигантские водоросли могут быть опасными. Они способны обвить руки и ноги с силой щупалец осьминога. Их прочные, как веревка, стебли достигают ста футов длины. Сложив руки над головой и плотно сжав ладони, чтобы не зацепиться, я, едва шевеля ластами, стала пробиваться к поверхности. Стебли водорослей обвивались вокруг шеи и рук. Прошла вечность, разрывавшая легкие, пока я наконец всплыла на поверхность. Водоросли соскользнули с моей шеи и ног. Когда моя голова появилась над водой, Барни с тревогой смотрел на меня. Но, к моему удивлению, его беспокойство было вызвано не моим отсутствием.
— Ты не заметила, как что-то промелькнуло под тобой? — спросил он.
Я со страхом поглядела вниз. Ярко-красный окунь метался по зеленым джунглям морской травы. Невдалеке Рюп охотился на рыбу с копьем, но никаких морских чудовищ я не обнаружила.
— Там ничего нет, — сказала я.
— Давай нырнем вниз и посмотрим, — предложил Барни.
Мы нырнули, но так ничего и не увидели, кроме рощи бурых водорослей и покачивающейся морской травы. От холода мне стало не хватать дыхания, и я вскоре вынырнула. На поверхности я столкнулась носом к носу с коричневой волосатой мордой, причем настолько близко, что могла бы сосчитать все до одного торчащие в стороны серые усы. Морда смотрела на меня своими карими глазами, округлившимися от неожиданности. Барни вынырнул рядом с мордой; взмахнув ластами хвоста, существо исчезло.
— Это же морской лев! — неистово крикнул Барни. — Он был так близко. Ты могла бы повыдергивать его усы.
Тело морского льва обтекаемой формы со скоростью ракеты, вращаясь, пробивалось сквозь бурые водоросли. Загребая сильными передними конечностями — ластами — и направляя движение короткими перепончатыми задними ногами, он бочкой катился сквозь морскую траву, то плывя вверх ногами, то боком, но не менее ловко и изящно, чем в обычном положении. Возможно, он играл в пятнашки со своей собственной тенью. Для его странного поведения не было иных причин, кроме разве простой радости, доставляемой движением.
К нашему морскому льву присоединился еще один, и они стали играть вместе в роще бурых водорослей. Нежное, дружественное расположение самок этой породы тюленей ни в коей мере не подавляется условностями общества, в котором главенствуют самцы, в четыре раза превосходящие своих подруг по размерам. Рожденные в гаремах черные, как смоль, младенцы пользуются не меньшей любовью и вниманием, чем дети у людей. При рождении тюлень весит всего лишь десять фунтов. Но от жирного молока матери он развивается настолько бурно, что в шесть недель он уже обучается плаванию. А через четыре месяца мать и дочь скорее походят на сестер.