За подводными сокровищами
Шрифт:
— Мы подрывники-водолазы, — сказал один, — только что вернулись из южной части Тихого океана, где этим только и занимались.
Стуча зубами, юноша из Бруклина заявил:
— Вода слишком холодна даже для белого медведя. И тридцати секунд под водой не продержишься.
Он был прав. Холодная вода усиливает обмен веществ, повышает потребность в кислороде и таким образом сокращает время, в течение которого можно задерживать дыхание. Холод коварно воздействует на физиологические процессы: сначала наступает усталость, затем теряется ориентировка и наконец — сознание. Усиленный обмен веществ скоро приводит к изнеможению. Тепло теряется настолько быстро, что даже сильное движение не может восстановить его. Температура тела понижается. Человек теряет сознание. В Арктике люди обычно погибают после десятиминутного пребывания в воде, даже если на них надет спасательный пояс, потому что уже не остается сил даже для того, чтобы удержать голову наверху.
Нептуноподобный полковник Норт рассказал нам, как он однажды купался зимой при температуре воды чуть выше 10°. Он потерял ориентировку, выполз из воды и, не сняв маски, полуголый побежал по улицам Ла Джолла, разгоняя пешеходов своим десятифутовым копьем. Задыхаясь, он ввалился в дом, где его жена с гостями играла в бридж. Придя в себя, он был столь же удивлен, что оказался дома, сколь и игравшие в бридж гости, — он совершенно не помнил, каким образом попал домой.
Полные люди, подобно дельфинам и китам, легче переносят холод, потому что у них есть слой жира, который предохраняет тело от потери тепла. Очень худые люди почти совершенно не переносят холода. Наш друг, Бад Янделл, худой и жилистый, и к тому же недавно вернувшийся из южной части Тихого океана, гостил у нас в ноябре месяце, когда температура воды была около 15°. В один ясный день мы повели его купаться. Дно было сплошь усыпано устрицами и кишело омарами. Барни и я настолько были увлечены охотой, что совершенно забыли про Бада. Вдруг мы увидели, как он неуклюже забрался в нашу резиновую лодку и стал грести в направлении моря.
— Куда ты гребешь? — крикнула я.
Ответа не последовало. Он повозился с веслами, а потом, совершенно обессилев, чуть не вывалился из лодки.
Когда мы подплыли к нему, он был почти в бессознательном состоянии от холода. Подтянув лодку к берегу, мы вывалили Бада в мелкую воду и вытащили его на берег. Четыре устрицы, лежавшие на дне лодки, крепко присосались к его тонким посиневшим ногам. Сидевшие на скале доброжелатели предлагали спустить на веревочке бутылку виски. Это бы только ухудшило дело. Ему надо было согреться. Мы втащили его наверх в дом нашего друга, опустили в горячую ванну и напоили горячим чаем. Скоро он пришел в себя, но так ничего и не припомнил — ни того, как он взобрался в лодку, ни того, как мы его тащили вверх по скале.
Мы готовы были переносить холод вод Тихого океана не столько из-за опаловой раковины калифорнийской устрицы и ее сочного белого мяса, сколько из-за того, что она была символом незабываемых дней, когда мерцавший отблеск океана представлялся нам сердцевиной сапфира, светившегося яркой голубизной; когда рощи бурых водорослей отдавали пурпуром, а на полированной поверхности листьев, подобно капелькам росы, сверкали мелкие лазурные рыбки. В такие дни среди огромных черных скал мы находили усыпанные песком ущелья. К их отвесным стенам присасывались синие морские звезды, а на шестьдесят футов глубже медленно проплывали по коридорам скаты и акулы.
Там, где зеленая морская трава покачивалась в такт прибою, нас вели через отмели к логову устриц ярко-красные окуни. Полки омаров, отсвечивавших в тени зеленовато-красным отливом, шевелили своими усиками. Они представлялись нам исполинскими насекомыми, охраняющими вход на кладбище. Здесь было множество устриц, но не их мы искали. Мы влюбились в океан и наслаждались свободой движения, которую нам дали ласты.
III
Веселый всплеск хвоста
В десяти милях от берега Нижней Калифорнии материковая отмель круто обрывается, переходя в пропасть, опускающуюся на тысячи футов в темную бездну океана. На краю этой пропасти возвышаются зубчатые вершины подводных гор, образующих острова Лос-Коронадос, поднимающиеся над голубой поверхностью Тихого океана. Это мексиканские владения. Там обитают только морские птицы, морские львы, гремучие змеи и тарантулы. Но море вокруг черных вулканического происхождения скал этих островов прозрачно и прекрасно своей дикой красотой. Вода здесь холодная: тут проходит Японское течение. От Японии оно идет на север к Алеутским островам, откуда, охлажденное полярными водами, поворачивает на юг, неся прохладу берегам побережий Калифорнии и Мексики. Необычна фауна этих вод: здесь обитают огромная рыба-меч, акулы и киты. Однажды в 1946 году рыбак, ловивший тунца, заметил исполинского кальмара, всплывшего из глубин на поверхность.
Мы уже считали себя опытными подводными пловцами, и нам не терпелось погрузиться в ослепительно синие воды у острова Лос-Коронадос. Мы упросили добродушного военно-морского начальника взять нас туда на рыбалку.
Рюп (наш «водяной»), Барни и я сели на военное десантное судно с прямоугольным носом в порту Сан-Диего. Серые эсминцы и карликовые авианосцы стояли на якорях в бухте. Вокруг на аэродромах стояло множество истребителей военно-морской авиации. Но все это было скрыто от меня, так как я лежала ничком на палубе под брезентом. Вопрос о том, допускает ли военно-морской устав присутствие женщин на борту военных кораблей, вызывал у наших хозяев некоторые сомнения.
Выйдя за боновое заграждение, наш кораблик, пыхтя направился в открытое море, преодолевая легкую зыбь. Тут обнаружилось, что компас неисправен. Стрелка неистово бегала по кругу, но мы спокойно продолжали свой путь в течение полутора часов, пробиваясь сквозь утренний туман. Никто не имел представления о взятом направлении. Капитан полагал, что яркое пятно, видневшееся сквозь дымку, было восходящим солнцем. Но никто не был в этом уверен.
Из тумана появились очертания мексиканского рыбачьего суденышка. Кто-то из нас спросил по-испански, в каком направлении находятся острова Лос-Коронадос. Рыбак неопределенным жестом указал вправо от нас и, покатываясь со смеху над штурманским искусством моряков военно-морского флота США, исчез в тумане. Минут тридцать мы держались направления, указанного мексиканцем, но видимость не улучшалась и не было никаких признаков берега.
— Давайте выключим двигатель, — предложил Рюп, — быть может, услышим лай морских львов.
Двигатели заглохли, и мы стали дрейфовать в безмолвии сплошного тумана. Издалека слева донесся неземной печальный звук; хотя он и был заглушён туманом, но можно было безошибочно узнать лай морских львов.
— Держать на звук, — скомандовал Рюп. — Эти морские львы должны быть на островах.
Как только запустили двигатели, из воды поднялось животное с коричневой шкурой и стало внимательно нас разглядывать. Округлая фигура животного не уступила бы русалке ни в гладкости, ни в пышности форм. Животное, казалось, совсем не подчинялось законам тяготения; высунувшись из воды до половины, оно держалось на волнах с легкостью целлулоидной игрушки, плавающей в детской ванночке. Морской лев был от нас так близко, что мы четко различали его прозрачные полузакрытые глаза. И мы поняли, почему моряки, долго плавающие вдали от берегов, принимают за русалок эти наполовину человеческие фигуры.
Наш морской лев, как и лев Томаса Гуда, медленно соскользнул под воду и…
Исчез с криком чайкиИ веселым всплеском хвоста.Пока мы шли на лай морских львов, поднялся ветерок, и скоро сквозь клочья поднимающегося тумана мы увидели диск солнца, окруженный ореолом. Через несколько мгновений туман окончательно исчез; мы оказались среди покрытого рябью синего океана; яркое солнце освещало барашки волн. В полумиле от нас находилась неприступная скала первого из островов Лос-Коронадос.