За порогом боли
Шрифт:
«Юрий Николаевич что-то говорил про стукача среди „афганцев“. Не может быть, чтобы один из этих трех парней стучал на своих. И на меня…Почему это? Я их знаю всего неделю. К тому же Николаич четко дал понять, что их интересую именно я. Вполне логично предположить, что своего человека он ко мне и приставит.
Почему-то я решил, что это не чекисты. Это не факт, далеко не факт. Он мог принимать меня в другом здании именно из соображений конспирации. В конце концов, я мог выйти просто на другой двор, а эта стена с воротами, может, вовсе и не „парадная“, а внутренняя и отгораживает двор от другого учреждения. Так. Если есть „стукач“, то он стучит либо в органы, что, в принципе понятно, или он стучит третьей силе, то есть конкурентам. Это хуже. Но Николаич ведет себя именно как власть, а не шеф другой банды. Окончательно это станет ясно по его заданиям, но для этого нужно их дождаться. Что еще?» – Макс с силой потер виски и закурил «беломорину»– хотелось чего-то покрепче. – «УАЗик. Вот где собака порылась. По задку машины шла тонкая белая черта. Не широкая полоса, как у ВАИ, а именно тонкая контурная линия. Именно такой линией были очерчены силуэты горных хребтов на машинах „Саланга“. Похоже, что, по крайней мере, одна из их тачек оказалась у этих „чекистов“. Будем пока, до выяснения, называть их так. Вот так и сходятся логические цепочки, Юрий Николаевич. ФСБ, стукач и УАЗик. Все это пока, конечно, притянуто за уши, но общее направление уже просматривается. Парням, пока, всего говорить нельзя, нужно присмотреться и сориентироваться. А правду пока придется дозировать. Черт, обидно! Я им верю, но нужно недоговаривать. Кто там из умных сказал, что не говорить всей правды, еще не значит врать? В глаз бы ему плюнуть. Гребаное КГБ! Все испоганят своими лапами…Если это, конечно, КГБ.»
Поток мыслей прервало появления Кирилла.
Он оценивающе взглянул на клубы дыма, незакрытый холодильник, водку.
– Что, нервишки?
– Да-а, передергался сегодня. Столько всего случилось, что крыша едет.
Следующие десять минут Макс посвятил тому, чтобы рассказать о случившемся правдоподобно, но не до конца. Он даже испариной покрылся, выкручиваясь из этой ситуации. Он рассказал о том, как его взяли, вкратце пересказал разговор с Юрием Николаевичем, намекнув на то, что чекистам что-то от него нужно, а что – не понятно. Вовремя вспомнив, что Грек с Касымом не знают про их с Кириллом подвиги, умолчал о том, на чем его «зацепили», заявив, что потому его и отпустили, что не на чем было брать. И, вообще, им просто нужна информации об «афганцах». Не сказал он ни про предложение Юрия Николаевича, ни про «Саланговский» УАЗик, ни про стукача.
Закончив свой монолог, он поднял глаза и осмотрелся. Касым с непробиваемым лицом собирал выдраенный до блеска автомат, Кирилл, вообще ушел на кухню и гремел там посудой, Грек неодобрительно посмотрел Максу в глаза.
– Та-ак… – протянул он после секундной паузы. Опустил глаза, затушил окурок в пепельнице, снова глянул Максу в лицо. – Кроишь ты что-то. Зря. Не стоит – мы же свои, вроде. Для нас – если человек стал своим —значит стал. Без кройки и шитья. Если комитетчики тебя на чем-то подсекли – скажи, не таись. Поможем выкарабкаться. Ну, ладно, не гоню. Ты подумай пока. Пошли, татарва… – Грек хлопнул Касыма по плечу.
Макс сидел пришибленно, втянув голову в плечи, и не поднимал глаз от пола, пока не захлопнулось входная дверь.
– Пошли, перекусишь, – позвал Кирилл.
Макс поднял голову и с тоской подумал, что даже Кириллу сейчас не может доверять на все сто. Макс скрипнул зубами, помянул недобрым словом и себя, и Юрия Николаевича, и всю службу безопасности и обреченно поплелся на кухню.
А на утро жизнь-злодейка выкинула новое коленце. Кирилл после завтрака занялся уже ставшим привычным делом – пошел мыть посуду и убираться на кухне. Похоже, что возиться по хозяйству было его любимым занятием. Макс в отвратительном состоянии духа сидел на унитазе и нервно курил, обжигая пальцы. Перед ним на газете были разложены разнокалиберные «бычки», которые он поочередно докуривал до последней табачинки. Целых сигарет в доме не осталось, а бежать в магазин было в облом. За весь предыдущий вечер и сегодняшнее утро они с Кириллом перебросились, дай Бог, десятком фраз. Это подвешенное состояние чрезвычайно удручало Макса, он злился на Кирилла, на себя, на Николаича, проклинал все спецслужбы на свете и свою судьбу. Он был так погружен в свои переживания, что из состояния «невесомости» его вывел только настойчивый стук в дверь и голос Кирилла:
– Вылезай, засранец, к тебе пришли!
Не ожидая ничего хорошего от нежданных гостей, Макс вошел в комнату. Ленка сидела в кресле в окружении сумок, и даже не сняв плаща. Она как-то виновато посмотрела на Макса и робко улыбнулась:
– Привет, Олежка, это я.
В круговерти последних дней Макс уже успел подзабыть о Ленкином существовании, и первой реакцией на ее появление было скрытое недовольство – и так, мол, проблем выше крыши. Но через мгновение к нему пришло ощущение грядущих неприятностей. Опять это хреново подсознание. Ленка выглядела как-то очень необычно – она явно была напугана, но не знала, как подойти, робела.
– Целоваться-то будем? – попытался разрядить обстановку Макс. Ленка вскочила, чмокнула его и снова виновато отошла.
– Сигареты есть?
– Есть, – она достала пачку и протянула Максу. Он вынул одну и посмотрел в сторону кухни.
– Он уже взял, – опередила его Ленка, улыбаясь. – Похоже, у вас туговато с сигаретами. Кстати, кто это?
– Новый друг.
– Друг?
– Друг, – поставил акцент Макс и, помолчав, вздохнул. – Ну, выкладывай, что там у тебя стряслось. Ленка опустила глаза, нервно теребя пояс плаща.
– Даже не знаю с чего начать…
– С самого начала.
– Неприятная история. Я в ней выгляжу не в лучшем свете. И долгая… – Ленка посмотрела на Макса, втайне надеясь, что рассказывать не придется, но Макс был тверд и серьезен. Ленка тяжело и глубоко вздохнула:
– Ну, ладно, слушай. Началось это год назад, прошлым летом. Помнишь, мы с тобой ездили к моей матери в деревню?
– Ну, помню.
– А потом мы с тобой крупно поссорились. Помнишь?
– Как же, как же. Ты тогда приперлась домой заполночь в зюзю пьяная.
– Я тогда тебе сказала, что была у школьной подруги, и мы там с ней и ее мужем напились. – Ленка помолчала и закрыла глаза, решаясь. – Так вот я была не у подруги.
– Я знаю, – просто ответил Макс.
– Откуда? – оторопела Ленка.
– Оттуда. Ты же не думаешь, что два года живешь с полным идиотом?
– Я думала о себе, как об актрисе, гораздо лучше, – смутилась Ленка.
Макс молчал, и она вынуждена была продолжить. – За день до отъезда я познакомилась с Аликом…
– Помню. Старшина местных стройбатовцев. Мы очень мило посидели у него в машине. Я просто душой оттаял. Так мне все опостылело в вашей деревне, а тут такой собеседник. Да и парень хороший, хоть и «черный».
– Да он и не «черный», как ты говоришь. У него отец только ингуш, да и то уехал с Кавказа лет в шестнадцать. А сам Алик родился уже где-то в Астрахани, а уже в армии к нам на север попал.
– Да ладно ты, разошлась. У меня «черных» друзей больше, чем у тебя «белых» подружек. А к словам не придирайся, рассказывай лучше.
– В тот вечер я была с Аликом.
Макс сплюнул и тяжело вздохнул, глядя куда-то в сторону. В комнате воцарилось напряженное молчание. Ленка, робко кашлянула.
– Всегда так. От вас одни неприятности и разочарования. Обидно, да… – утвердительно добавил Макс с кавказским акцентом. – Я ж его уже почти другом считал, хоть и знакомы были два дня. На кого угодно мог подумать, только не на него…Часы подарил, денег дал на дорогу, когда узнал, что мы на нуле. Хотя это то как раз понятно – он их ТЕБЕ давал, только через меня. Черт! – Макс грохнул кулаком по столу. – Мы торчали в машине, лопали водку, за жизнь базарили! Я чуть не целоваться с ним лез, а вы с ним сидели и на пару надо мной потешались, да? Вот гандон. Поговорить по-мужски не мог, обязательно надо было цирк из одного клоуна устраивать! Животики надорвешь. Сука! – Макс почти сорвался на крик.