За порогом боли
Шрифт:
– Василием меня зовут.
Максу пришлось поменять руку за спиной, чтобы переложить пистолет.
– И пушку можешь убрать. Свой я, – усмехнулся парень, крепко нажимая на «о»
– Ну, проходи, Василий, – Макс жестом пригласил его в комнату, убирая пистолет, – С чем пожаловал?
– Письмо я тебе привез, с деревни.
– Откуда? – переспросил Макс.
– С Генеральского. Слыхал поди?
Макс медленно сел, не сводя глаз с посетителя:
– Слыхал.
Василий достал из кармана потрепанный не надписанный конверт и протянул его через стол, добавив тихо:
– Вот. За день мне Керя его дал до того… Сказал, если что, свези по адресу.
– Не ближний свет, – выговорил Макс, с трудом скрывая волнение.
– Не ближний, – согласился Василий, – Керя сказал – важно это. Даже денег дал на дорогу. Чувствовал он…что сам не сможет.
Макс разорвал конверт, и перед его глазами запрыгали быстрые неровные строки.
«…Генерал – мой односельчанин. Работал в КГБ. Еще в советское время наемников в „братские“ страны отправлял. Потом что-то завалил, и его перевели в ваш город. Сейчас он где-то во власти работает. Зовут его Юрий Николаевич Старков. По-моему, я в городской администрации эту фамилию слышал. Я с племяшом его говорил. Он мне по пьяни много наболтал. Говорит, он и потом с наемниками занимался – то ли ловил, то ли набирал. В комитете давно не работает, но связей много осталось… Я не верил, но они меня здесь достали. Кто-то меня ему сдал, Макс. Если со мной что-нибудь случится, Макс, найди того, кто меня сдал. Это, наверняка, тот, кто и тебя ему подставил. Найди его, Макс…»
Макс зарычал от бессильной ярости. Поздно! Он уже почти все это знал. Последние штрихи легли на полотно, но они были лишь полутонами, не влияющими на общий рисунок. Макс помолчал минуту, кусая губы, потом поднял взгляд на гостя:
– Вы с ним друзьями были?
– Какой там, друзьями! – усмехнулся тот, – Как кошка с собакой. Всю школу с ним воевали. Потому он мне письмо и отдал – считал, что эти… – он махнул головой куда-то в сторону, – все о нем знали и на меня бы никогда не подумали. Обложили его, браток, как волка. А он никому не сказал. Подставлять не хотел…
Макс открыл водку и вопросительно посмотрел на Василия. Тот согласно кивнул головой.
– Помянем… – сказал он, когда водка была разлита по стаканам, безмолвно одобрив то, что Макс отставил в сторону стопочки, предпочтя граненые двухсотграммовки.
Макс, вдруг, посмотрел ему в глаза:
– Ты видел его труп?
Василий остановился, не донеся стакан до рта, и произнес недоуменно:
– Видел.
– Ты видел ЕГО труп?
– А чей же?
– Не знаю. А ты?
Василий посмотрел на него, вытаращив глаза, но не нашелся, что ответить.
– Чудной ты. Ну, ладно, давай тогда просто выпьем, раз налили.
После встречи с Василием Макс воспрянул духом. Выдавая желаемое за действительное, он отметал мысль о том, насколько страшным было бы разочарование. Нелогичность его надежды была очевидна, но ему надо было как-то жить…
Макс позвонил Греку и договорился о том, чтобы он отвез его к Светке. Надо было замаливать грехи. Узнав, что Макс звонит из дома, Грек едва не разгрыз трубку, зашедшись в отборнейшей матерщине. Определение «идиот безмозглый» было, пожалуй, самым мягким в его характеристике. Прооравшись, он пообещал приехать через десять минут. А через двадцать они уже въезжали во двор Светкиного дома.
Грек с неразлучным Касымом остались внизу менять спустившее колесо, а Макс бодро взбежал по лестнице. Настроение было не то чтобы хорошим, но Макс уже присутствовал в реальном мире, хотя и чувствовал все еще некоторую одеревенелость в груди.
Макс поднялся на нужный этаж и замер. Сердце дернулось воробьем и остановилось. Дверь Светкиной квартиры была приоткрыта. Это было настолько невозможным, невероятным, что Макс перестал дышать. Он толкнул дверь и на негнущихся ногах переступил порог.
Из кухни доносились тихие всхлипывания. Макс с трудом заставил себя войти в кухню. Он боялся, боялся увидеть…
Первым, что он увидел, были Светкины глаза, полные страха и слез. Когда она за пеленой разглядела Макса, страх медленно стал отступать, а слезы хлынули с новой силой. На бледной щеке алело пятно от здоровенной пятерни, а под разбитой губой запеклась струйка крови. К ней прижимался ее маленький заплаканный братишка. Он уже не плакал, только судорожные всхлипы иногда сотрясали его маленькое тельце. Светка бережно поглаживала его распухшую ручонку.
Макс не мог вымолвить ни слова. По позвоночнику словно провели напильником, и электрическая дрожь ударила по рукам, отозвавшись уколами сотен маленьких иголочек.
– Кто?.. – прохрипела его в миг пересохшая глотка.
Светка покачала головой.
– Я не знаю… Они тебя искали… Я не сказала… Два парня.
– Кто это сделал? – Макс не узнавал своего голоса. Он шел как будто со стороны.
– Один из них. Второй только меня держал, и говорил, чтобы тот маленького не трогал. Тот, первый, такой черноволосый, постарше тебя. Второй его называл…как-то по-испански…
– Себастьян, – прошептал Макс, и Светка утвердительно кивнула головой.
Мальчик посмотрел на Макса полными боли глазенками, и он увидел на его щеке большой лиловый синяк. Макс покачнулся. В ушах появился тихий навязчивый шум. Мир вокруг стал стремительно белеть, словно от яркого солнца и удаляться. Боясь, что потеряет сознание, Макс оперся о стену. Через некоторое время краски вернулись. Макс шагнул вперед и медленно протянул руку, чтобы погладить малыша, но тот испуганно отпрянул, прижавшись к Светке. Макс отшатнулся и, то ли защищаясь, то ли успокаивая, вытянул вперед открытую ладонь. Он попятился с кухни.
– Максик, не надо… – прошептала Светка, но его широко распахнутые глаза уже начали сужаться, наливаясь черной неконтролируемой ненавистью. Он покачал головой и, повернувшись, стремительно вышел. Грек попался ему на лестничной площадке.
– Макс, у тебя есть… – начал, было, «афганец», но Макс пролетел мимо него, не замечая. Грек настороженно посмотрел ему вслед, и быстро вошел в квартиру. Через несколько секунд он выскочил обратно и бросился вдогонку.
Но внизу он увидел только с пробуксовкой вылетающую со двора «девятку» Макса и Касыма, что-то кричащего ей вслед. Грек подбежал к своей машине и схватился за ручку двери, но остановился и в сердцах пнул по снятому колесу.