За порогом боли
Шрифт:
Грек сел за руль, а Касым рядом с Максом сзади.
– Я попал, – не зная, как утешить друга, повторил Касым, – но он за машиной стоял. Я не уверен… Все так неожиданно началось. Я не успел…
– Ты его видел? – спросил вдруг Макс.
Касым кивнул.
– Кто это?
– Не из «пятаков».
– Кто?
– Себастьян. Он из «болтов».
Макс кивнул, и снова ушел в себя.
«Девятка» развернулась и выехала с пустыря. Макс последний раз оглянулся. Бандиты скрылись, оставив пятна крови на земле и разбросанные гильзы. На пустыре осталось только тело Ленки, светлым пятном выделявшееся на темной траве. Макс закрыл глаза.
Светка смотрела на спину Макса и кусала
Вчера ночью два парня – высокий брюнет с проседью в волосах и молчаливый, немного растерянный татарин – привезли Макса и сбивчиво рассказали ей о случившемся.
С тех пор Макс не произнес ни слова. Он, казалось, был где-то далеко, в другом мире. Подолгу стоял у окна, молча сидел на диване, мертво глядя на стену. И ничего не говорил…
А что он мог сказать, когда его мозг словно жарился на раскаленных углях? В ушах все еще звенел ее крик: «БЕГИ!» и его собственный рев, как будто он криком пытался остановить пулю. Рассудок был не в состоянии понять случившегося. Миллиарды нейронов были бессильны осознать, что ее бархатная кожа была разорвана каким-то ничтожным кусочком металла, который достиг маленького комка мышц, именуемого сердцем, и остановил его непрерывное движение. И ужаснее всего было думать о том, что он оставил ее там одну, и ее прекрасное тело, которое он совсем недавно ласкал и целовал, лежало на холодной земле, в темноте, дожидаясь, пока ее кто-нибудь найдет. А потом грязный паталогоанатом снимал с нее одежду, обнажая высокую, теперь уже холодную, грудь с темными пятнами сосков, и смыв кровь, разглядывал рваную дыру на гладкой спине. И как апофеоз кошмара – ее изуродованное тело с распоротой грудью на осклизлом холодном бетонном столе морга. Нелепость и непоправимость того, что произошло, не укладывалось в голове. Он не увидит Ленку больше НИКОГДА. НИКОГДА! Страшное слово, убивающее надежду. Оно падает как нож гильотины, отсекая то, чем человек жив. Это потустороннее понятие, не из нашего мира. Сознание не в силах его принять без вреда для рассудка.
Ленка, Ленка! Несчастная мужественная девочка. Макс где-то слышал, что человек не может совершить подвиг осознанно. Если он скажет: «Я должен сделать это, пусть даже ценой своей жизни», он не сможет сдвинуться с места. Помешает животный инстинкт самосохранения. Для того, чтобы пожертвовать собой, нужно просто забыть о себе. Подвиг – это единственно возможное для человека в данный момент действие, не замутненное размышлениями, типа «Быть или не быть».
Ленка совершила подвиг. Глупый, как все подвиги. Она не думала, что ее могут убить. Она вообще о себе не думала. Это было единственно возможное для нее в тот момент действие. Она сделала это. И погибла. Погибла за Макса. Из-за Макса.
Дальше думать об этом было невыносимо. Макс почувствовал, что еще немного, и он превратится в призрачную тень человека, занятую одной единственной мыслью. Такие тени он видел, когда делал репортаж из психиатрической лечебницы.
Макс с трудом вернул себя в реальный мир и, увидев Светку, понял, что совершил очередную подлость. Красные от невыплаканных слез глаза недвусмысленно говорили о том, что она пережила, пока Макс упивался своим горем.
Светка уловила его движение и порывисто обняла Макса за шею, уткнувшись носом, как теплый щенок, в его небритую щеку.
– Слава Богу, ты вернулся. Я уже боялась, что ты…
– Сойду с ума?
– Угу.
Светка погладила Макса по голове и посмотрела на его изможденное лицо.
– Тебе очень больно?
Макс помолчал, пытаясь понять свои чувства.
– Знаешь, самое страшное – не чувствовать боли. Пока тебе больно – ты еще жив. У врачей есть такое понятие – болевой порог. Испытав слишком сильную боль, человек может потерять чувствительность. Мне очень больно.
Макс прижал Светку к своей груди и зарылся лицом в ее волосы. Он не соврал. Ему действительно было больно. Но он не сказал о том плотном и холодном сгустке в груди, который он ощутил, выйдя из оцепенения. Осколок зеркала троллей уже добрался до его сердца.
Грек стоял перед дверью квартиры, в которой три дня назад оставил Макса, и боялся надавить кнопку звонка. Он ощущал себя черным вестником несчастья, которым древние китайцы заливали глотку расплавленным свинцом. То, что он должен был сообщить Максу, сломает его. После гибели его подруги второй удар ему не перенести. Потому Грек и не показывался столько времени, хотя уже три дня как получил это известие. Ему и самому было тяжело. Но он не то чтобы привык – привыкнуть к этому можно только свихнувшись – а чувство от утрат все же притупилось после трех лет в Афгане. А Макс, хотя, конечно, и мужественный парень, но у него нет «привычки» терять близких.
Как ему сказать? Какие слова подобрать? Ведь даже Сержант, железный Сержант, схоронивший уже не один десяток друзей, в одночасье почернел лицом при известии о гибели Кирилла. Да, Кирилл погиб. Его обгоревший до неузнаваемости труп был обнаружен в разбитой машине, недалеко от его родной деревни в Ярославской области. Личность погибшего удалось установить лишь по остаткам документов в заднем кармане брюк. Человек из милиции, принесший эту весть, сообщил и еще одну безумную подробность – вечером предыдущего дня сгорел дом бабушки Кирилла. Хозяйка погибла в огне. В трагическое совпадение трудно было поверить, но правоохранительные органы остановились именно на этом.
Грек потер воспаленные глаза ладонью и, тяжело вздохнув, позвонил в дверь…
Дзинь!
Пивная бутылка описала короткую дугу и скрылась за парапетом околорыночной площадки. Макс проводил ее тяжелым взглядом и снова опустил глаза в грязный заплеванный асфальт, открывая еще одну бутылку.
Два патрульных милиционера, прогуливавшихся рядом с пивным ларьком, внимательно посмотрели в его сторону, но, по одним им известной причине, решили проигнорировать это явное нарушение правопорядка и, слегка ускорив шаг, прошли мимо.
Макс поставил пиво на землю и с силой сдавил виски руками. С ним происходило что-то непонятное. Он откровенно нарывался. Два часа сидеть рядом с одной из точек «пятаков», швыряться бутылками перед ментами, почти не пряча пистолета за поясом – это было не в его правилах.
Но его раздирало желание боя. Ему нужна была схватка – жестокая, насмерть Это появилось в нем после того как Серега-Грек рассказал ему о том, что произошло с его другом. Если быть точнее, сначала с Максом едва не случилась истерика. Когда Греку со Светкой удалось его успокоить, он посидел с часок, пытаясь остановить круговерть в глазах, и решил уйти. Он не помнил, как ему удалось отделаться от Грека и уговорить Светку. Просто он знал, что должен остаться один. Он не мог это ни с кем поделить. И уже на улице его вдруг окунуло в эту едкую жижу ярости и ненависти.