За пределом
Шрифт:
– Теперь понятно, почему мужиков в этот день стараются не допускать в святые места, - засмеялась Надюшка и, ей вторил Доу.
– Скорее всего, - отсмеявшись, согласился он.
– Но вообще-то сладким вином вскармливали Единого во младенчестве.
– Однако…
– Вино источали сосцы святой. Оттого-то и ценятся в женщинах пышные перси. Чем больше, тем красивее. И вообще, женщины должно быть много, а достоинства ее изобильны… Эй, Надин, что ты делаешь? Куда ты?
– Сначала в ванную, а потом на кухню, - пряча под халатом свои весьма скудные по местным меркам достоинства, фыркнула
– А ты тут мечтай о коровах! Мясо-молочных! У них и сиськи будь-будь, и корма ого-го и характер покладистый!
– Ты меня не так поняла, - сказал Доу захлопнувшейся двери.
– Однако… - он задумчиво почесал в затылке, а потом поднялся и пошел налаживать семейное общение и искать точки соприкосновения в гендерном вопросе.
– Надин, открой немедленно! И предъяви объекты для сравнительного анализа!
***
Храм, который Магнус называл общинным, находился за пределами крепостных стен как раз на полдороге между Эной и крепостью Арнорак. Идти туда предстояло пешком, но по уверениям Доу прогулка не должна занять более двух четвертей часа.
– Сама не заметишь, как дойдешь, - заверил он, улыбаясь словно сытый хищник. И то сказать, сравнительный анализ задался.
– Хоть посмотрю, что у вас тут и как, - Надюшка шагала по дороге прочь от города и легкомысленно размахивала пустой корзиной. Полная была у Доу. В ней ровными рядами было сложено печенье. ' Шесть дюжин, Надин, - хвастался он, - мало кто может позволить себе больше.'
Доу вообще как-то ожил после случившегося вчера: подшучивал, смеялся. Словно бы близость с женой изменила его. ' Вот что секс животворящий делает, - краснела Надя, вспоминая вчерашние взбитые сливки и сегодняшнее купанье.
– Давно надо было ему дать. Хотя конечно жаль, что до скалки я так и не дотянулась.'
У Надюшки, кстати, тоже было отличное настроение, улучшению которого очень поспособствовал один момент: сегодня ее голову украшал похожий на изысканный капюшон с пелериной черный кружевной платок, а не опостылевшая сетка-авоська.
Оказывается замужние женщины, идя в церковь, покрывали головы этакой роскошью, превращаясь в из загнанных домохозяек загадочных красавиц. Во всяком случае, Надюшка ощущала себя именно красавицей.
***
Древнее сложенное из потемневшего песчаника здание храма более всего напоминало средневековые церквушки, и по сей день сохранившиеся в Англии или Бретани. Та же приземистая основательность, аккуратность и чопорность, даже ряды покосившихся надгробий будто бы те же самые. Правда, если верить словам Магнуса, покойников под ними не было. Да и не могилы это были, а памятные стеллы, призванные донести до потомков мудрость пращуров.
Короче, все вокруг было чистенько, красивенько и ни капельки не страшно. Особенно умиляли пасущиеся тут и там беленькие пушистые овечки. Одним словом - пастораль. Удивляло то, что их никто не гоняет из святого места, но кто их поймет этих алеенцев.
– Там выход, Надин, - остановил направляющуюся к дверям церкви жену Доу.
– А нам сюда, - он указал непонятное сооружение, представляющее собой странную смесь часовни и склепа. Что интересно, размещалось оно на довольно большом расстоянии от собственно храма.
–
Зябко передернув плечами, Надя последовала за мужем. Его слова навевали неясную тревогу, отдавались холодком в подреберье и сухостью во рту.
– Службу сегодня ведет сам отец Бенедикт, - подавая руку жене, сказал Магнус.
– Замечательный пастырь. Именно он обвенчал нас. Осторожнее, ступеньки крутые… - он говорил что-то еще, но Надежда не слышала.
Прямо на нее пустыми глазницами смотрели черепа. Десятки, сотни, а может быть и тысячи черепов приветливо скалились со стен. Они были уложены в строгом порядке, и в сочетании с лопатками, позвонками, тазовыми и берцовыми костями образовывали прихотливую мозаику, созданную безумным мастером. Безумным, но гениальным.
– Ужас, - прошептала она, не в силах сдвинуться с места.
– Это останки казненных, тех кого лишили жизни люди нашего клана, - подойдя сзади и обняв за плечи, пояснил Доу.
– Тех, кто своей кровью смыл вину и достоин погребения в святом месте.
– Магнус, но это же дикость! Это вандализм какой-то и глумление над мертвыми!
– Это наша жизнь, - мягко ответил он, - Привыкай, Надин, и не думай, что над этими беднягами издеваются после смерти. Это не так. Мы молимся за них.
– Вряд ли я смогу принять это, - содрогнулась Надя.
– И тем не менее тебе придется. Ведь, что и мы с тобой упокоимся здесь. Вернее в самой церкви, там лежат мои предки, туда лягут мои потомки.
– Нет!
– Да. Так было и так будет.
– Нет!
– только и хватило сил повторить.
– Что пугает тебя, Надин? Сама смерть? Эта величайшая избавительница от мучений и утешительница страждущих? Или тебе противен подобный способ погребения? Неужели лучше кормить червей в земле или лежать золой в какой-нибудь расписной вазочке? Или?..
– Пожалуйста, не надо! Я не хочу думать о таком.
– Не думай, - согласился Доу, нежно обнимая ее.
– Не нужно. Мы вместе, мы живы - это главное.
И все же не думать не получалось. Девушку одолевали мысли о бренности всего живого, неизбежности смерти и, как ни глупо, о возможном инфицировании особо злым алеенским микробом. А ну как он затаился на какой-нибудь желтой лопаточной кости, или спрятался в один позвоночных столбов кокетливо обвивающих колонны и ждет подходящего момента чтобы обрушиться на бедовую Надюшкину голову, прикрытую не надежным костюмом химзащиты, а всего лишь легкомысленным кружевом.
Наверное именно из-за этого она всю службу жалась к Магнусу, своей кротостью вызывая одобрительные взгляды окружающих. Даже строгий отец Бенедект, и тот улыбался ей, а при освящении печенек от души окропил новую прихожанку святой водой.
***
Дорога домой заняла куда как больше времени, а всему виной обрядовая выпечка, которой радостно делились верующие. А еще Надю постоянно с кем-то знакомили, поздравляли, приглашали в гости. Было очень весело, но она никого не запомнила, кроме, пожалуй, молоденького писарчука который вел протокол ее допроса. Он по-прежнему смахивал на Гарри Поттера, и все так же был неприятен Надюшке, несмотря на то, что тоже оказался Гарольдом.