За пригоршню баксов
Шрифт:
Он подбежал к «Форду», рванул ручку двери, но замок был заперт, зато сработала сигнализация. Подгоняемый ее истошным воем, Юшкин бросился за угол дома. Он вбежал, истошно крича:
– Кто есть?! Кто есть?! Кто есть?!
Но никто ему не отвечал.
Юшкин пробежал одну комнату, а в следующей увидел два трупа, мужской и женский. Мужчину он знал. Это был незадачливый седовласый сторож, прозевавший электросчетчик. Женщину видел впервые. Убийцы застали их врасплох. Женщину вообще убили в кровати. Кровавое пятно расплывалось по ночной рубашке.
Тень метнулась за окном. Юшкин рухнул на колени, будто боялся, что его увидят снаружи, но быстрые шаги протопали мимо. И тут он понял, что человек направляется
Шаги на деревянном крыльце. Хлопнула дверь. Человеку оставалось еще пересечь комнату, но у Юшкина не выдержали нервы. Он начал стрелять в невидимого врага, посылая в дверной проем пулю за пулей, и эта беспорядочная пальба оказалась для него спасением. Его невидимый преследователь отступил, было слышно, как захлопнулась входная дверь, но оглушенный стрельбой Юшкин рвался в бой. Он вскочил, бросился к окну и увидел бегущего человека с пистолетом в руке. Второй, у кого Юшкин отнял оружие, в это время садился в «Форд» с явным намерением покинуть столь негостеприимные места. Он завел двигатель, но уехать не успел, его напарник рванул дверцу, что-то зло закричал, возникла перебранка, и Юшкин попятился прочь от окна. Он подумал, что теперь сможет выйти из дома, невидимый с дороги, а рядом был лес, куда эти московские хряки ни за что не сунутся, потому что знают – у Юшкина есть пистолет.
Попятившись от окна, споткнулся, упал, снова поднялся. Наконец сообразил, что нужно бежать, бежать сломя голову, побежал через комнату, но вдруг зацепился взглядом за тетрадь. Она – потрепанная, древняя, пропахшая пылью и залепленная кляксами, лежала на столе – раскрытая. Демонстративно – раскрытая. Демонстративно – на видном месте. Наверное, потому Юшкин и зацепился за нее взглядом.
Записи делались давным-давно. Это можно было понять по тем неуловимым признакам, которые трудно сформулировать, но по которым всегда угадывается давность записанной когда-то фразы. То ли цвет чернил выдает. То ли фактура бумаги. То ли сам почерк. Но здесь старые записи оттенялись самой последней, недавней – сочной и четкой.
«Марецкий
Игорь Александрович
г. Москва
Союз композиторов
Китайгородцев
Анатолий Андреевич
г. Москва
Охранное агентство «Барбакан»«
И еще там были данные двух паспортов.
Шоссе, звуки которого во времена своего заточения слышал Юшкин, пролегало по дамбе, с двух сторон зажатой водой. Слева – небольшое озерцо, где по берегам лепились безжизненные домики; справа раскинулось настоящее большое озеро с зелеными кляксами островов, заросших деревьями.
Юшкин побежал вдоль маленького озера через заросли. Бежал шумно, ломая ветки и оттого не слыша, есть ли погоня. Ему некуда было деться. Справа возвышалась дамба, там шоссе и открытое место, где он будет виден как на ладони; слева – вода; где-то за спиной – его палачи.
Вдруг деревья расступились. Юшкин увидел бьющий прямо из камней родничок, вода в котором была до неправдоподобия желтой, а от родничка дальше вела тропинка. Трава там еще не успела засохнуть, люди совсем недавно приходили к этому роднику. Сделанное Юшкиным открытие придало ему сил. Он перемахнул через образованную родником лужу. Деревья закончились, тропа вывела Юшкина к большой трубе, пронзающей тело дамбы, и наконец уперлась в грунтовую дорогу. Справа дорога взбегала на дамбу и смыкалась с асфальтом шоссе, а слева, очень близко, в каких-нибудь ста метрах, за деревьями угадывались жилые постройки.
Юшкин замер и прислушался. Погони не было. Зато слева он отчетливо услышал детский смех. Туда Юшкин и побежал.
Это был двухэтажный барак, стоявший среди деревьев. На скамейке, вкопанной в землю,
– Это что? – повел рукой вокруг Юшкин.
Мужичок смотрел испуганно.
– Что за местность?
– Озеро, – вякнул мужичок. – Лососиное.
– Лосиное?
– Лососиное.
– Это Петрозаводск? Или где?
– Петрозаводск. То есть не Петрозаводск… То есть до него близко…
– Сколько?
– Километров двадцать, – все так же испуганно ответил мужичок.
И дети тоже смотрели на Юшкина со страхом. Невесть откуда выскочил неизвестный дядька – растрепанный, со сбившимся дыханием, возбужденный. И с пистолетом в руке.
– Ты не боись! – пробормотал Юшкин. – Я тут гуляю просто.
– Знаешь, никуда я отсюда не поеду, – сообщил Марецкий.
Он стоял на взгорке, заложив руки в карманы брюк и задумчиво глядя на убегающие вдаль поля, замыкаемые у самой линии горизонта тонкой ленточкой леса.
– К черту Москву, – сказал он. – Там то меня хотят прищучить, то сестренке моей козни строят. Я уже совсем запутался. Не могу понять, каких неприятностей ждать и когда они наступят. Не поеду я туда. Не хочу.
Устал. Все последнее время за внешней беззаботностью утаивал внутреннее напряжение. Куролесил с друзьями, миловался с невестой, песни пел, пил водку, а на душе было неспокойно. Это только людям несведущим кажется, что личный телохранитель дарит ощущение давно ожидаемого спокойствия. На самом деле все наоборот. Опекун с пистолетом – это постоянное напоминание о близкой опасности. Раздражитель, способный лишить хорошего настроения и сна. Потому что телохранителя от хорошей жизни не нанимают. И вот у Марецкого прорвалось. Он устал. Такие клиенты у Китайгородцева были. Обремененный проблемами, долгами и ожиданием близких несчастий, человек нанимал телохранителя, но даже при этом не обретал чаемого спокойствия, а потом по делам или просто по капризу выбирался на день-другой в какой-нибудь Париж или Лондон, где вдруг обнаруживал, что и дышится ему тут как-то легче, и сон стало глубже и спокойнее, а страхи так и вовсе ушли, они остались где-то далеко, в Москве, и если туда не возвращаться, задержаться здесь подольше, то, может быть, как-то само собой все и рассосется. И оставались, застревая в далеких от Москвы городах на недели и месяцы.
Для Марецкого таким Парижем-Лондоном была российская глубинка, по полям бродили стада коров, по синему небу плыли облака – ну чем не картинка из учебника родной речи, виденная в далеком детстве, когда все вокруг представлялось безопасным, добрым и надежным, а про телохранителей и вовсе доводилось читать только в книжках про заграничную жизнь.
– Вам нечего опасаться в Москве, – сказал Китайгородцев. – Там, где вы сейчас живете, вам ничто не угрожает.
Марецкий повернулся и посмотрел на своего собеседника.
– Признавайся, что там тебе просто удобнее службу нести. Ведь так?
– В Москве мы можем обеспечить надежную охрану, – начал было Китайгородцев.
Но Марецкий его не дослушал.
– А давай сделаем так, как не тебе, а мне удобно.
Отвернулся, задумчиво вгляделся в даль, потом расправил плечи, будто сбросил груз, и сказал:
– Тут остаемся! Мне нравится. И Патриция будет не против.
Местом своего проживания Марецкий выбрал придорожный мотель. Двухэтажное бревенчатое здание, стилизованное под русскую избу. То, что это мотель, Китайгородцеву не понравилось. Любой телохранитель скажет: места – дополнительная головная боль для охраны. Множество случайных людей, мотельная обслуга, которая живет по своим законам, не всегда удобная планировка помещений и изначальная неприспособленность их для обеспечения безопасности охраняемого лица.