За пылью веков
Шрифт:
– Конечно, заберем. Вот окрепнет она, и заберем. Идем, Галенька, – женщина сморгнула, прогоняя непрошеные слезы, и пошла вверх по лестнице, ведя за собой старшую дочь. Младшая, Наденька, лежала в больнице и боролась за свою маленькую жизнь. Врачи не давали никаких прогнозов, говоря о том, что четырехлетний ребенок слишком истощен и все зависит от сил ее организма. Но женщина верила, что ее Наденька сильная. И она обязательно будет жить.
Через три недели ежедневного посещения комендатуры ей, наконец, дали ответ. Иван Черноверский жив, воюет под Вязьмой. Дали адрес
Так домой она не бежала никогда. Влетела в полутемную комнату, выделенную эвакуированной семье в одном из многочисленных бараков, схватила листок бумаги и начала лихорадочно писать.
Апрель 1945 года. Окрестности Кенигсберга.
«Родной мой, милый мой Ванечка! Спешу сообщить тебе, что мы живы и здоровы. Все время, пока наши войска не прорвали блокаду, мы были дома, в Ленинграде. Нас вывезли в Новосибирск в начале апреля этого года. Галенька и Наденька живы, здоровы. Надюша сильно болела от истощения, но сейчас пошла на поправку. Девочки выросли очень, про тебя постоянно спрашивают. Со мной все хорошо, я тоже здорова. Работу тут дали, в госпитале теперь, медсестрой работаю. Галечка в школу пойдет в сентябре, стараюсь собрать ей все необходимое.
Ванечка, как ты там все это время? Я все эти дни только о тебе и думала. В первую зиму очень страшно было, думала – все, не выживем. Каждый день думала, что ты воюешь там, фашистов бьешь, и не знаешь, что нас нет уже… Когда за хлебом стояла, думала, когда на работу ходила – думала… Потому и живы остались. С твоим именем.
Мы очень ждем тебя, Ванечка. Девочки папу за три года заждались. Приедешь – не узнаешь, так они выросли!
И я тебя жду, родной мой.
Целую. Люблю. Твоя Александра».
В который раз перечитав письмо, мужчина бережно спрятал его в карман потертой гимнастерки. Живы его девочки. И Галенька и Наденькой, и Сашенька его, живы. Все пережили, его ждут. Дожить бы до победы… Эх, дожить бы.
Уже отгремели бомбежки и артиллерийские залпы. Кенигсберг, осиное фашистское гнездо, был взят, и сейчас Красная армия уничтожала последние очаги сопротивления. Большинству предлагали сдаться в плен, но, если ответом был огонь, топили нацистов в собственной крови.
Мирных жителей, прятавшихся по подвалам и панически боящихся наших солдат, не трогали, изредка даже помогая продуктами.
Мародеров, по приказу командующего, расстреливали на месте.
Саперный батальон, сильно поредевший с сорок третьего, обследовал один из замков, находящихся в городских окрестностях. Немцы заминировали большинство крупных объектов. Некоторые взорвали сразу. А в некоторые заложили заряды с часовым механизмом, настроенным так, чтобы он взорвался через несколько часов, а то и суток – когда рядом будут советские солдаты и мирные жители. Фашисты, что с них взять. Своих же бьют.
Работала шла трудно. Замок был частично разрушен, но это не делало его менее опасным. Рванет – может повредить находящуюся рядом дамбу, и мало тогда не покажется.
Пробравшись через крупный завал из битого кирпича, группа наконец-то проникла в подвал, где, как предполагалось, заложена бомба с часовым
Подвал замка оказался огромной, запутанной семью катакомб, темных, как преисподняя. По потолку шел провод с прикрепленными к нему на одинаковом расстоянии лампами, которые сейчас не горели. Проверяя каждый коридор, каждый закуток в этих подвалах, группа надеялась, что ничего не найдет. Как и все остальные, проникшие в замок с других его концов.
Свернув в один из коридоров, группа оказалась перед массивной железной дверью с замком-воротом. Дверь была распахнула настежь, на пороге лежал мертвый немецкий офицер. Судя по знакам различия, ССовец. Ну, да оно и понятно. Кто ж, кроме СС, в замках обитать будет? Войдя внутрь, саперы не обнаружили внутри бункера ни одного живого человека. Три обнаруженных трупа с характерными пулевыми ранениями в голову лежали рядом с какими-то деревянными ящиками. Вскрыв крышку одного из них, Иван обнаружил, что он доверху наполнен документами. На многих папках стоял фашистский орел и надпись “Streng geheim”***. Представив, как этим заинтересуется разведка, да и не только разведка, он оставил папки в покое и просмотрел свободно лежащие документы. Они были не на немецком языке и больше походили на беспорядочное перекрещивание линий.
Решив, что не саперное это дело – бумажки рассматривать, он отдал двум бойцам приказ вынести несколько ящиков и доложить начальству о находке, а сам с оставшимися бойцами продолжил исследование подвала.
Бомба все-таки была. И взорваться она должна была ровно через двенадцать часов, но саперы смогли обезвредить взрыватель.
На выходе из подвала уставших, изможденных нервным и физическим напряжением людей встречали товарищи в штатском. Группу Ивана Черноверского в полном составе доставили на допрос в Десятый отдел, знаменитое подразделение «С»****, где со всех взяли подписку о неразглашении государственной тайны.
Через полтора месяца, встретив Победу в Кенигсберге, Иван Черноверский был комиссован и направлен к месту проживания семьи.
От героев былых времен не осталось порой имен.
Те, кто приняли трудный бой, стали просто землей и травой.
Только грозная доблесть их поселилась в сердцах живых.
Этот вечный огонь нам завещан и одним. Мы в груди храним.
Темноволосая женщина стояла у окна и тихонько пропевала строчки из знакомой с детства песни. В глазах защипало от непрошеной влаги, и она часто заморгала, прогоняя слезы.
– Вот за этим мне нужны были эти документы. Я историк, и я хочу знать историю своей семьи, – она повернулась к стоящему рядом мужчине, одетому в странный черно-золотой костюм. – Слушай, а ты правда бог?
– А ты не веришь? – он сделал шаг, встав совсем рядом и глядя на нее сверху вниз.
– С учетом того, что все это, – она кивнула на оконное стекло, – организовал Тони Старк, то с трудом.
– А если я скажу, что твой непосредственный начальник, которого ты зовешь Донаром, это бог грома Тор? – губы мужчины искривила ухмылка.