За Россию - до конца
Шрифт:
— Господи... — тихо прошептала Ксения Васильевна и заплакала.
А Марина продолжала без пауз, и трудно было понять, продолжает ли она читать всё то же стихотворение, или это уже совсем другое:
Белогвардейцы! Гордиев узел Доблести русской! Белогвардейцы! Белые грузди Песенки русской! Белогвардейцы! Белые звёзды! С неба не выскрести! Белогвардейцы!Теперь уже не выдержал Антон Иванович. Он низко склонил голову над столом и закрыл лицо ладонями.
— А вот ещё! — воскликнула Марина. — Это — как клятва:
Ветреный век мы застали, Лира! Ветер, в клоки изодрав мундиры, Треплет последний лоскут шатра... Новые толпы — иные флаги! Мы ж остаёмся верны присяге, Ибо дурные вожди — ветра.Деникин встал, подошёл к Цветаевой, бережно взял её ладонь, трогательно поцеловал. Теперь он прощал ей все дерзости.
— Всё это писалось ещё в восемнадцатом, — заметила. Марина. — Это — как прощание с жизнью...
— Нет! — горячо воскликнул Антон Иванович. — Это — гимн, настоящий гимн Белому движению! Ни одному историку не удастся так запечатлеть эту страницу русской истории, как это удалось вам, дорогая Марина Ивановна, своими стихами.
— Ваш отзыв дорого стоит, — смущаясь, призналась Марина. — И уж коль вы так меня превозносите, прочту ещё и лирику:
Не самозванка — я пришла домой, И не служанка — мне не надо хлеба. Я — страсть твоя, воскресный отдых твой. Твой день седьмой, твоё седьмое небо. Там, на земле, мне подавали грош И жерновов навешали на шею. — Возлюбленный! — Ужель не узнаешь? Я ласточка твоя — Психея!...Вызвав неприязнь Деникиных при своём появлении, Цветаева к моменту своего ухода совершенно обворожила их. Они наперебой приглашали её заходить к ним в любое время.
Уже на пороге Цветаева с прежней пристальностью посмотрела на Антона Ивановича и тихо прошептала:
— Badate, е passato un quarto d’ora della vostra vita.
— Что она сказала? — спросил Антон Иванович, когда захлопнулась дверь.
— Она воспроизвела слова дежурного монаха в монастыре Неаполя. Этот монах четверть часа стучит в келье и произносит одну и ту же фразу: «Внемлите, прошло ещё четверть часа вашей жизни».
9
Из записок поручика Бекасова:
Таинственные события, произошедшие в Париже в 1937 году, участниками которых оказались генералы Деникин, Миллер и Скоблин, могли бы послужить прекрасным сюжетом для детективного романа, и если бы я был мастером этого жанра, то непременно написал бы такой роман. Но если не дано, то не дано. И потому расскажу об этом в привычном мне стиле.
Надо сказать, что после исчезновения Кутепова Российский общевоинский союз возглавил генерал-лейтенант Евгений Карлович Миллер. На русско-германском фронте он, выпускник Академии генерального штаба, командовал корпусом, а в гражданскую войну после высадки англичан на Севере России был назначен Колчаком главнокомандующим войсками северных областей.
Я не хочу обидеть Евгения Карловича, но, к сожалению, он не обладает тем качеством, которым в полной мере обладает Деникин, а именно природной интуицией, своеобразным «шестым» чувством, способным уберечь всякого, обладающего им, от грозящих неприятностей и даже от смертельной опасности.
А коль Миллер этим ценнейшим качеством не обладал, то и совершил непоправимую ошибку: ещё в 1935 году он поставил во главе самого конспиративного отдела РОВСа, который вёл пристальное наблюдение за «неблагонадёжными» эмигрантами, а также занимался подбором агентов для засылки в СССР, некоего генерал-майора Скоблина.
Уже при самой первой встрече с этим человеком у меня возникла к нему стойкая антипатия. Сперва я даже сам себе не мог ответить на вопрос, в чём источник этой неприязни. Казалось бы, Скоблин по своим внешним данным должен был бы воздействовать на окружающих самым благоприятным образом: это был ещё сравнительно молодой мужчина (к тому времени ему было едва ли за сорок), он был атлетически сложен, динамичен, умел привлекать к себе нужных ему людей, пользовался неизменным успехом у женщин. Совершенно безупречен был и его послужной список: ещё в 1917 году он вступил в 1-й ударный Корниловский отряд. Деникин назначил Скоблина командиром Корниловского полка, а у Врангеля он стал командиром Корниловской дивизии.
Я долго думал: чем же он так не нравился мне, хотя и пытался завоевать моё расположение, конечно же, главным образом потому, что знал о моих близких многолетних отношениях с Деникиным? И вдруг меня осенило: его то испуганные, то жестокие, то горделивые, но неизменно бегающие глаза — вот что вызвало у меня не только смутное беспокойство, но и понимание того, что на этого человека нельзя положиться! Хотя, видимо, многие и не придавали этому значения, как не придал и генерал Миллер. А зря...
Чтобы читателю представить Скоблина более обстоятельно, я вынужден хотя бы коротко рассказать о его личной жизни.
Случилось так, что осенью 1919 года в Одессе корниловцы, изгнав красных, слушали гастролировавшую там чрезвычайно популярную эстрадную певицу Надежду Васильевну Плевицкую. У неё было шикарное меццо-сопрано, и её хорошо знали в России как исполнительницу русских народных, главным образом городских песен. Многочисленные поклонники нарекли Плевицкую «курским соловьём», и, пожалуй, вполне заслуженно.
Нелишне будет отметить, что Плевицкая — это её фамилия но первому мужу, поручику, который погиб на русско-германском фронте. Девичья фамилия её была Дёжка, и происходила она из бедной крестьянской семьи Курской губернии. Благодаря своему прекрасному голосу Плевицкая оказалась в Москве и вскоре стала петь в Большом зале консерватории. Почитателем таланта певицы был даже сам Николай Второй.
Росту своей небывалой популярности Надежда Плевицкая обязана знаменитому Собинову, который всячески содействовал ей в продвижении на сцену мировой эстрады. Да что там говорить! Сам Сергей Васильевич Рахманинов аккомпанировал Плевицкой в её турне по Америке в 1927 году!