За Синей рекой

Хаецкая Елена Владимировна

Гойко искоса поглядел на своего собеседника:

– А ты, конечно, лучше всех знаешь, что мы должны были делать в эти двести лет! Засылали туда лазутчиков, будь спокоен. Да только нормальный человек там очень быстро превращается в тень или сходит с ума.

– А ненормальных пробовали?

Гойко неожиданно рассмеялся:

– А ненормальных, братец ты мой, среди нашего народа нет. Граф потому так и обрадовался, когда вы пришли.

– Хорошенькое дело, – пробормотал Зимородок. – Мы, значит, ненормальные,

а они двести лет воюют – и нормальные…

– А вот и спуск, – неожиданно остановился Гойко. – Держи рукавицы. Своими не обзавелся, умник? С веревки не свалишься?

– Вроде бы, не должен, – не вполне уверенно сказал Зимородок.

…Когда ноги следопыта коснулись наконец твердой почвы, он еще некоторое время не мог разжать пальцы и заставить себя выпустить веревку. Гойко едва не силой оторвал его.

– Да на дороге мы уже, на дороге. Идти-то сможешь?

– Сейчас проверим, – хрипло отозвался Зимородок.

У подножия горы было мглисто и сумрачно. После праздничного звездного неба, расстилавшегося над замком Драгомира, эта пасмурная темнота навевала тоску.

Гойко нарушил молчание:

– Ты найдешь это место в такой темноте?

– Постараюсь. Там были кусты у дороги.

Гойко скептически хмыкнул, но промолчал.

Неожиданно оба остановились: впереди, у края дороги, что-то мерцало слабым красноватым светом.

– Похоже на уголек, – шепнул Зимородок.

– Он висит в воздухе, – добавил Гойко.

Оба бесшумно подкрались к непонятному предмету. Это был очень крупный цветок, похожий на горный мак. Его оранжевые лепестки были плотно сомкнуты, а внутри что-то светилось.

Несколько мгновений Зимородок и Гойко созерцали это странное явление природы. Потом Зимородок произнес:

– Ну-с, коллега, и как бы вы это назвали?

– Я тебе не калека, – сказал Гойко. – По-моему, там внутри что-то светится.

– Чрезвычайно меткое наблюдение! – воскликнул Зимородок. – И между прочим, не «калека», а «коллега». Так называют друг друга все ученые люди.

Гойко пропустил это мимо ушей.

– Ты думаешь, он там? – осведомился горец.

Зимородок вынул мешок и сунул Гойко:

– Держи наготове!

Оба сели на корточки с двух сторон от цветка. По загорелому лицу Гойко бегал багровый отсвет. Теперь уже суровый горец казался растерянным, а Зимородок забавлялся. Под тревожным взглядом своего напарника следопыт раздвинул пальцами лепестки и обнаружил престранное зрелище: в окружении слабо светящихся тычинок, уподобленных свечам в канделябрах, стояла маленькая изящная кроватка. А в этой кроватке, на кружевной подушечке, под прехорошеньким лоскутным одеяльцем, мирно спал преображенный Вольфрам Какам Кандела.

Гойко громко сглотнул.

– В первый раз этакую пакость вижу!

– А мне нравится, – возразил Зимородок. – Пусть

уж лучше будет эльфиком. Ну что, берем?

Он осторожно забрал в ладони кроватку вместе со спящим и препроводил ее в мешок. Тычинки-канделябры еще некоторое время горели, но скоро погасли. Малютка-недомер так и не проснулся.

Обратный путь занял куда больше времени. Подниматься по веревке Зимородок наотрез отказался. Впрочем, Гойко и не настаивал.

– Не можешь – и не берись, – одобрительно сказал он. – Это хорошо, что ты не гордый. А то иного гордого спасай потом…

– Да уж, по дороге вернее, – скромно подтвердил Зимородок.

До рассвета они шли по дороге, а после восхода солнца поднимались тайными тропами. Прикосновение первых лучей пробудило Канделу. Гойко, который нес мешок, от неожиданности охнул: что-то с пронзительным воплем больно впилось ему в бок. Затем в мешке отчаянно заметалось и забилось плененное существо. Оно плакало и стонало:

– О, сжальтесь, сжальтесь над малюткой! Неужто не увижу я больше солнечного света, не прикоснусь губами к благоуханным лепесткам, не вдохну ароматного воздуха? Я умираю… Позвольте же мне припасть к цветку и вкусить нектара!

Гойко остановился.

– Не знаю, как ты, а я не могу больше слышать эти завывания. Давай его выпустим, а?

– А если улетит? – возразил Зимородок. – Лови его потом шапкой.

Тот, в мешке, попритих. Затем послышался его вкрадчивый голос:

– Не Зимородок ли здесь? О старый друг! Ты вырвал меня из объятий смерти, так не ввергай же в пучину отчаяния! Клянусь тебе, я погибаю!

– Может, оборвать ему крылышки? – предложил Гойко. – Без крылышек много не налетает. Пустим его попастись, не то он и впрямь, неровен час, протянет лапки.

Из мешка донеслось отчаянное рыдание.

– Я не улечу, я не убегу! Не ломайте мне крылышки! Я хочу всего лишь глотнуть нектара… – Голос звучал все тише.

Гойко растерянно взвесил мешок на руке:

– Ну, и что будем делать? Поверим ему на слово? По-моему, он там и впрямь помирает.

Зимородок сорвал несколько первых попавшихся цветков и сунул их в мешок.

– Выпустить мы тебя, братец, никак не можем. На вот, пока перекуси.

Плененный Кандела затих, затем слышно стало, как он причмокивает.

– Ест, – прошептал Гойко.

– Раз ест – значит, не помирает, – рассудительно заметил Зимородок.

Из мешка снова донесся голос Канделы:

– Мы ведь в горах, я не ошибся?

– Не ошибся, – ответил Зимородок.

– Жестокосердые! – заплакал Кандела. – Да, я мал размерами теперь. Быть может, я даже жалок вам… Жалок со своим крошечным, беззащитным тельцем и хрупкими крылышками. Вы попрали мое чувство прекрасного, вы сунули мне первые попавшиеся цветы, к тому же несвежие…