За сокровищами реки Тунгуски
Шрифт:
— Сохатиная тропка!
Действительно, вдоль берега извивалась тропа, протоптанная копытами могучего обитателя тайги — сохатого или лося.
— Должно быть часто зверь тут ходит, — догадывался Петюха, — ишь, какую дорогу пробил!
В это время из кустов выскочил рябчик, и Петя, свернув с тропы, отправился разыскивать птицу. А коллектор пошел по тропке. Тем более, что итти по ней было легко и немокро.
Он слыхал, что звери, пробираясь на водопой или на кормовые места, из года в год ходят одной дорогой и протаптывают торные пути в таежных дебрях.
Коллектор задумался, забыл о рябчиках и вдруг увидал серую нитку, перегородившую ему дорогу. Но заметил ее лишь тогда, когда плечами и грудью, коснулся нитки, не смог удержать занесенной для шага ноги и, движением вперед, натянул и оборвал преграду…
Что-то щелкнуло, свистнуло, и горячая боль обожгла плечо!
Коллектор запнулся, но в этот миг боль стала невыносимо острой.
Он громко вскрикнул, упал на мох и застонал. Теплые струйки крови побежали у него под рубашкой, закапали из рукава…
Бродивший рядом Петя услышал крик, несколькими прыжками выскочил на тропу и наклонился над лежавшим товарищем.
Сквозь разорванную куртку, на спине, под левым плечом виднелся кровавый разрез широкой раны…
Было не до расспросов! Петя помог коллектору подняться, зажал платком хлеставшую кровь и повел раненого на илимку, громко крича о помощи.
Быстро сбежались люди и увели перевязывать пострадавшего. А Петя и Иван Николаевич кинулись к месту происшествия и сразу поняли, в чем дело.
По одной стороне тропы, в дереве, глубоко сидела стрела, торчащая оперенным древком. По другую сторону, привязанный к пню, еще покачивался спущенный лук.
— На самострел попал! — с ужасом воскликнул Петя.
Действительно, неизвестный охотник поставил заряженный лук на лосиной тропке.
Коллектор подвергся смертельной опасности, и лишь случайно стрела едва коснулась его спины, острием своим, все же разрезав тело.
— Видишь, насколько опасен этот способ охоты, — волновался Иван Николаевич, — а он до сих пор еще практикуется у промышленников. Настораживают луки, ставят на тропах заряженные ружья, маскируют ямы. И, вместо зверя, жертвой нередко становится человек.
Рана коллектора оказалась легкой. Тем не менее, острие стрелы, вероятно, заржавленное и грязное, вызвало воспаление. К вечеру у больного поднялся сильный жар, и началась лихорадка. Профессор серьезно встревожился, опасаясь заражения крови, и распорядился с утра спешить к культбазе.
Помог попутный сильный ветер. Живо пробежала илимка на вздутом парусе шестьдесят километров и остановилась против построек культбазы.
Несколько домиков, торчащая мачта радиостанции и обступившие поселок таежные горы, — такова была база, заброшенная в глушь, за тысячу километров от города Туруханска.
Не успел с илимки бухнуться якорь, как уже все небольшое население базы было на берегу и криками и приветствиям и встречало гостей.
Для них новые люди были тем же, что свежие газеты или же свежие вести о культурном мире, от которого они были оторваны так далеко.
Экспедиция встретила самый радушный прием. Раненого коллектора тотчас же отправили в больницу, а с ним пошли и ребята.
Заведующий базой показывал свое хозяйство и путешественники приятно удивлялись, осматривая лабораторию с микроскопами и другими ценными и точными приборами, стоявшими в колпаках из стекла. Тут же были и книги и химические реактивы [5] . Одна комнатка была занята музеем.
5
Химическими реактивами называются вещества, употребляемые в лабораториях. Например: сода, серная кислота, соль и много других веществ.
В ней занималась тунгусская девушка, учительница, окончившая курсы и вернувшаяся к своему народу.
Проходя по берегу, ребята увидели домик необычной постройки, к которому тунгусы вели оленей.
— Это — газовая камера, — об’яснил один из культбазовцев, — здесь лечат оленей от чесотки.
Домик был разделен на две половины. В одной был устроен прибор, вырабатывавший серный газ и впускавший его во вторую половину. Во втором отделении было устроено восемь стойл, по четыре на каждую сторону домика. Животное ставилось так, что его голова, через особое отверстие, просовывалась наружу, а войлочные занавески на подобие хомута, обтягивались вокруг шеи оленя и мешали вредному серному газу выходить из камеры и попадать в ноздри животного.
При ребятах тунгусы загнали упиравшихся оленей в камеру, и из стенок ее повысунулнсь рогатые, испуганные морды.
Фельдшер, в белом халате, впустил в камеру газ и об’яснил:
— Чесотка происходит от особых паразитов, называемых клещами. Клещи не выносят действия серы. Поэтому заболевших оленей окуривают парами серы…
Операция длилась недолго, и освобожденные олени, фыркая и чихая, весело выбегали из камеры.
Медицинский и ветеринарный персонал культбазы был в постоянных раз’ездах.
— Особенно часто и далеко приходится ездить, — говорил доктор, — во время массовых заболеваний, эпидемий. Самые неопасные для русских болезни, вроде кори или гриппа, уносят в могилу десятки непривычных к ним туземцев. И тунгусы так боятся заразы, что бросают свой стан и уходят на новые места, оставляя без помощи заболевших. Часто больные попросту замерзают, будучи не в силах принести себе нужное топливо.
Эта паника перед эпидемией об’ясняется полным бессилием туземцев в борьбе с ней. И худшее у тунгусов слово — это «хворость», т.-е. болезнь, зараза.
Посетили наши ребята и тунгусскую школу. Постоянных занятий, по случаю лета, в ней не было, но ребятишки не расходились по чумам, а жили в большой палатке, вместе с русским учителем, образовав промысловую артель.
Артель ловила рыбу, сдавая ее в местный кооператив, и перекочевывала с места на место.
Тунгусята учились говорить по-русски и чувствовали себя на приволье прекрасно.
Николай, как умел, провел с ними беседу о своей экспедиции, рассказал о рудах и каменном угле.