За свободу
Шрифт:
— Тогда уже было слишком поздно. Но теперь обстановка нам благоприятствует. Сила на стороне крестьян, и если Гец решился, то, ей-богу, и Грумбахи тоже могут рискнуть. У меня все нутро переворачивается, как подумаю, что мы должны пресмыкаться перед этим Тюнгеном, раздувшимся от спеси. Распороть бы ему брюхо! Как ты считаешь, Ганс? Переменим диспозицию?
— Оставь меня в покое! До смерти спать хочется, — пробормотал Ганс и повернулся к стене.
Тонкое лицо Вильгельма дышало отнюдь не братской любовью, когда он направился от кровати к окну. Теребя рыжеватый ус, он в раздумье смотрел во двор.
Симон
— Лежи спокойно. Я погляжу, что там такое, — повелительно сказала Гофманша и вышла из комнаты. Обессиленный, он чуть было опять не уснул, но от топота тяжелых шагов по лестнице встрепенулся. В дверях, за спиной Черной Гофманши, появился Большой Лингарт с Каспаром Эчлихом. Симон приподнялся и протер глаза.
— Эх, друг сердешный! Как же это тебя угораздило? — оглушил его громовой бас великана. — Лежи, лежи! Нам уже все известно!
И он заставил Симона откинуться на подушки.
— Сущие пустяки, — заверил тот. — И Каспар здесь? Ну, слава богу. И пушки привезли?
— Разумеется! — отозвался Лингарт.
— Эх, будь они здесь вчера! — вздохнул Симон. — Я все глаза проглядел, дожидаясь их.
— Мы и были бы здесь к вечеру, не вмешайся в это дело дьявол. Без него и обедня не служится, — фыркнул Большой Лингарт.
— А кто же, как не он, правит миром? — с горечью спросила Черная Гофманша.
— Это не по моей части, — заметил Лингарт, взглянув на нее своими круглыми совиными глазами. — Спроси у чернорясников. Ну и подлую штуку выкинул нечистый с нами! Перед самым Рейтлингеном у одной картауны лопнуло, чтоб ей пусто было, колесо. Пришлось торчать там до утра. Тамошние тележник и кузнец будут меня помнить. Уж я нагнал на них страху. Только нам и в голову не могло прийти, что вы полезете на стены, не пробив бреши. Какую глупость откололи, ну-ну!
— Ну, хватит, хватит, — оборвал его Каспар и, придвинув скамейку к изголовью кровати, стал рассказывать Симону о его домашних в Оренбахе.
Большой Лингарт, кивнув на Каспара, сказал Гофманше:
— Знаешь, ведь он был лучшим другом твоего Ганса. Он может тебе рассказать, как его убил Розенберг. Он видел это собственными глазами.
Протяжный стон сорвался с побелевших губ старухи, н она впилась горящими глазами в лицо стригальщика.
— Не падай духом, — продолжал Лингарт. — Теперь, когда мы привезли эти перечницы на место, мы зададим епископским крысам такого перцу, что они буду
Черная Гофманша, прислонившись спиной к окну, слушала рассказы Каспара про Оренбах. Он сообщил двоюродному брату о своем намерении вступить в Черную рать. Тот обрадовался и предложил остаться у него. Каморка, правда, маловата, но для второй кровати место найдется. Черная Гофманша пошла переговорить об этом с хозяином.
Вдруг на лестнице послышались тяжелые шаги и звон шпор. Вошел Флориан Гейер. Он выехал с зарей из Ротенбурга. Завидя его, Симон Нейфер весь залился краской, но вошедший приветливо обратился и нему:
— Лежи спокойно. Главное, что мой храбрый помощник остался жив. Мы еще свое возьмем!
Симон облегченно вздохнул. Его страшила встреча с Флорианом Гейером.
— Вот этот парень хочет вступить в наш отряд, — сказал он, кивнув на Каспара. Гейер внимательно смерил взглядом подмастерья. Невысокая, но коренастая и кряжистая фигура Каспара, видимо, ему понравилась. Он одобрительно кивнул ему и предложил договориться обо всем с Симоном.
— А теперь, капитан Гейер, позволь мне сказать тебе словечко по секрету, — обратился к нему Симон. Каспар придвинул капитану стул к самой кровати и вышел из комнаты.
— Обещай, капитан, что не посетуешь на меня за то, что я тебе скажу, — начал Симон. — Это гнетет меня уже давно, но теперь, после вчерашнего, я не могу больше молчать.
— Как бы ни была горька истина, но раз она должна служить нашему общему делу, я приму ее, не сморгнув, — отвечал Гейер, присаживаясь. — Ну, выкладывай все начистоту.
— Знаешь, такого несчастья с нами не стряслось бы, если бы комитет не услал тебя.
— Ты что хочешь сказать? Что начальники заранее уговорились идти на приступ и намеренно услали меня в Ротенбург, опасаясь, что я воспротивлюсь их безумной затее? — спросил Флориан, широко раскрыв глаза.
— Не совсем так, но им не угодно было ждать, пока ты вернешься. Видишь ли, каждый из них думает, что разбирается в военном деле не хуже тебя. Они завидуют тебе. Поднявшись над простыми крестьянами, каждый из них желает быть первым во всем. Все они завистники и честолюбцы, а ты стоишь у них поперек дороги.
— Я не могу осуждать их, брат Нейфер, это в природе человека, — спокойно возразил Флориан Гейер. — Их всегда угнетали, с ними обращались как со скотом. Так как же они могли чувствовать себя людьми? Теперь же, когда в них пробудилось человеческое достоинство, они не хотят быть ниже тех, на кого прежде могли смотреть лишь с раболепным страхом и ненавистью. Так будем же довольны этой переменой. Без чувства человеческого достоинства не может быть свободы. А если они и пересаливают иногда в своем стремлении к свободе, то это ничего… Перемелется — мука будет. Было бы хуже, если бы они не верили в честность моих намерений.
— Ну нет, они верят, верят, — живо возразил Симон. — Но мелкая зависть разрушает наше единство и губит лучшие намерения. Мы теряем драгоценное время и тем самым играем на руку врагу. Так не может больше продолжаться. Нужен человек с сильной волей, чтобы для общего блага заставить их повиноваться. Этим человеком должен стать ты, капитан Гейер! Стоит тебе пригрозить им в комитете своим мечом, они заворчат, но увидишь, послушают тебя.
Флориан Гейер с изумлением посмотрел на него и, погладив усы, продолжал: